Не считая собаки - Конни Уиллис

Я лежал в темноте, а мысли ходили кругами, как Харрис в Хэмптон-Кортском лабиринте. Бейн не собирался топить Принцессу, но если она не утонула, чтобы затем распасться на несущественные элементы, почему сеть выпустила ее с Верити? А если утонула, почему сеть пропустила ее обратно со мной?

И почему меня выбросило в Оксфорде? Чтобы помешать Теренсу познакомиться с Мод? Не представляю, каким образом это должно способствовать самокоррекции. Или чтобы держать кошку подальше от Мачингс-Энда? Я вспомнил, как уронил корзину с ней на мосту Фолли, когда на меня кинулся Сирил, и как Теренс перехватил ее почти у самой воды. И как я вцепился в саквояж, когда Сирил кувырнулся за борт. Неужели все это время история пыталась вернуться в колею, а я ей каждый раз мешал?

Нет, Принцесса ведь не должна была утонуть. Бейн ее не топил. Если бы Верити не вмешалась, он сам нырнул бы в Темзу прямо во фраке и спас кошку. А вдруг он зашвырнул ее слишком далеко, она попала на стремнину, и он попросту не успел бы ее выловить? И все равно это не объясняет…

В дверь поцарапались. Верити, наверное. Забыла дорассказать про методы расследования Эркюля Пуаро. Я открыл дверь.

Там никого не было. Я высунулся в коридор и повертел головой. Кромешная темнота. Видимо, кто-то из духов миссис Меринг ошибся дверью.

– Мимо, – произнес вкрадчивый голосок.

Я опустил взгляд. На меня снизу вверх смотрели серо-зеленые глаза Принцессы Арджуманд.

– Мило, – заявила она.

Распушив хвост, кошка прошествовала в комнату, запрыгнула на кровать и улеглась на мою подушку. Для меня места не осталось вовсе. Сирил к тому же храпел. К храпу в принципе можно привыкнуть, но со временем он становился все громче и раскатистее. Так он, чего доброго, и мертвых разбудит. Или миссис Меринг. Или и тех, и другую.

В руладах намечались вариации: сперва басовитый раскат, напоминающий далекий гром, потом храп, потом странное фырчание, от которого тряслись брыли, потом опять храп, потом сопение, потом присвист.

Кошку этот концерт ничуть не смущал. Она вновь устроилась у меня на горле, придавив кадык, и мурлыкала (без вариаций) мне в ухо. Я то проваливался в сон (вызванный кислородным голоданием), то просыпался, чиркал спичкой и пытался разобрать цифры на карманных часах в II, III и без четверти IV.

Отключившись в очередной раз, я открыл глаза в половине VI-го, разбуженный птичьим хором, приветствующим восход. Мне всегда казалось, что рассветные птичьи трели должны быть нежными и мелодичными, но эти больше напоминали массированный воздушный налет люфтваффе. Интересно, есть ли у Мерингов убежище?

Я стал нашаривать спички, потом понял, что вижу циферблат и без них, и встал с кровати. Оделся, натянул ботинки и принялся расталкивать Сирила.

– Поднимайся, дружище, пора обратно на конюшню, – сообщил я, тормоша его посреди заливистой рулады. – Ты же не хочешь, чтобы тебя застукала миссис Меринг? Подъем!

Сирил открыл один сонный глаз, потом закрыл и захрапел еще громче.

– Не прикидывайся! – велел я. – Не получится. Я знаю, что ты не спишь. – Я потыкал его под ребра. – За мной! Иначе нас обоих вышвырнут.

Я потянул за ошейник, Сирил снова приоткрыл глаз и поднялся, путаясь в лапах. Выглядел он именно так, как я себя ощущал. Глаза красные, пошатывается, словно после ночного рейда по кабакам.

– Молодец! – подбодрил я его. – Вот так, скок-поскок, с кровати на порог…

Как раз в этот момент Принцессе Арджуманд приспичило зевнуть, томно потянуться и поуютнее устроиться на перине. Вот спасибо, удружила.

– Диверсантка, – укорил я кошку. – Да, Сирил, это несправедливо, я согласен, но жизнь вообще несправедлива. Меня, например, сюда посылали восстанавливать силы. Отдыхать. Спать без просыпа.

Сирил, сочтя «спать» за команду, с готовностью повалился обратно.

– Нет! Ну-ка поднимайся! Сирил, я серьезно. За мной! К ноге! Вставай!

Кто не тащил на руках тридцатикилограммового бульдога по крутой лестнице в половине шестого утра, тот многое упустил в жизни. За порогом разливалась румяная заря, травяные персты были унизаны бриллиантами росы, а розы кокетливо склоняли растрепанные головки, что означало только одно: перебросочная болезнь по-прежнему со мной, и когда я увижу за завтраком Верити, то снова окажусь во власти ее чар, хоть она и сдала меня леди Шрапнелл, соврав насчет епископского пенька.

Тем временем птичье люфтваффе, похоже, улетело на дозаправку, давая миру понежиться в утренних лучах, и наступила та самая блаженная тишина, которая осталась в прошлом вместе с викторианскими загородными домами, лодочными прогулками по Темзе и безмятежностью эпохи, не знающей аэропланов и дорожных пробок, «зажигалок» и точечных бомб, – уютный покой давно забытой идиллии.

Жаль только, что мне некогда им насладиться. Сирил, который весил целую тонну, принялся жалобно и пронзительно скулить, когда я опустил его на пол в конюшне. На выходе я чуть не споткнулся о спящего конюха, а в верхнем коридоре дома едва не столкнулся с Бейном.

Дворецкий аккуратными парами выставлял под дверьми начищенные ботинки. «Когда же он спит?» – успел я поразиться за секунду до того, как он поднял на меня глаза.

– Не спалось, – пробормотал я, от волнения начиная рубить фразы, как полковник. – Дай, думаю, поищу чего-нибудь почитать.

– Да, сэр. – Бейн держал белые ботиночки Тосси. С рюшами на носках. – Мне обычно помогает «Промышленный переворот» мистера Тойнби. Прикажете принести?

– Нет, думаю, не стоит. Кажется, я теперь и сам засну.

Откровенная ложь. Слишком много беспокойных мыслей меня одолевало, какой уж тут сон. Как я буду пристегивать воротник и завязывать галстук поутру? Какие последствия четырехдневной задержки при возврате Принцессы Арджуманд выявит Управление путешествий во времени? Что я скажу леди Шрапнелл?

Даже если прогнать тревоги, отходить ко сну не имеет смысла. Уже совсем рассвело. Через несколько минут в окно заструится солнце, а птичье люфтваффе явно пошло на второй заход. К тому же, крепко заснув, я рискую задохнуться в объятиях Принцессы Арджуманд.

Пока меня не было, она успела раскинуться на обе подушки. Я попытался осторожно столкнуть ее хотя бы с одной, не разбудив, но она тут же потянулась, изгибаясь дугой, и начала хлестать меня хвостом по лицу.

Я лежал словно под метелкой и думал о епископском пеньке.

Что я не знаю, где он, – мягко сказано. Я даже приблизительно не представляю, что с ним могло произойти. Стоял себе в церкви восемьдесят лет и во время налета должен был стоять, никаких свидетельств в пользу его отсутствия там не выявлено. Все указывает на обратное. Найденная среди щебня программка чинопоследования подтверждает, что за четыре дня до бомбардировки ваза находилась в соборе, и девятого ноября я видел пенек собственными глазами – после молебна за ВВС и базара выпечки.