Ветер плодородия. Владивосток - Николай Павлович Задорнов

резня европейцев? Вспомнилось, как свирепый коммодор Эллиот говорил про своего сына от китаянки: «Из-за него мне не дают адмирала».

Мать смотрела на Сибирцева, улыбаясь. Он спросил мальчика по-китайски.

— Папа! — ласкаясь щекой о руку, сказал мальчик.

Офицеры почтительно простились. Мальчик пошел за ними. Китаянка подбежала, извинилась и взяла мальчика на руки. Он не плакал.

— Я подумал, что охотно взял бы его к себе. Ни по-французски, ни по-английски он не говорит. Только по-китайски. «Он — китаец», — сказала мать.

…Алексей вспомнил мистера Вунга, встречу в море и рассказы, что у Эдуарда Вунга растет белокурый мальчик, любимый внук Вунга-старшего, что отец им так мало озабочен… Все время занят политикой.

— Я понял, что это мальчик из семьи Вунга. Я только от вас узнал, что это мой сын.

— Идемте.

— Куда же? — спросил Алексей.

— Не здесь же. — оглядела она вершину готического храма. — Я и так отдала жизнь церкви и нравственности. Там твой корабль? — повторила она, показывая на гавань.

— Да.

— В Японии в храме Гёкусенди, где вы жили, я читала манускрипт, написанный китайскими иероглифами священником храма о первых американках, приехавших со своими мужьями в их страну. Американцы продавали виски и разные товары. В рукописи упоминается твое имя, Алексей, как ты танцевал с американками, а с одной из них, самой молоденькой, после танцев на балу в храме выходил в сад и целовал ее среди цветущих грядок адисая. Японские шпионы все видели и подсчитали, сколько раз и как, и летописец-священник внес это в свою рукопись. Постепенно вы соблазняли ее. Вы не думайте, что я была вне себя от ревности, но я знаю, в какое бешенство впала Оюки, узнав про все. Но я поблагодарила мастера слова — священника, а Оюки забеременела от ревности. А я не могла уже вторично забеременеть, тебя не было, я вернулась в Гонконг. Город стал пуст для меня… Но ты не знаешь, как твоя южноамериканская любовница опозорила себя. Вся Япония смеялась. Об этом есть в японской рукописной летописи храма, где ты жил и где вам вместе с американцами разрешено было устроить ночной бал.

В Японии я все узнала о тебе. Вы были честны и не скрывали ничего. Я прочла о первых американках, как они остались одни в храме вместе с вами, когда их мужья после бала отправились отвозить ваших товарищей на Камчатку. Американки очень беспокоились о судьбе своих мужей. Что же произошло дальше? Белокурая южноамериканская любовница поступила с тобой, как у них принято в Штатах. Да, об этом есть в японской рукописной энциклопедии. Священник пишет. «Ансей седьмого года. 1855 году по европейскому летосчислению в год быка… Кажется, в час лебедя, — я помню наизусть, — прибыл из России корабль, на котором возвратились мужья американок. Японки никогда бы не позволили себе ничего подобного» — так пишет наставник. «Американки не стали ожидать мужей, сидя дома, они бросили своих детей на руки японок и китайца-слуги и помчались в шлюпке к мужьям». Мало этого! Они при всех, при всей Японии и Америке обнимали мужей, рыдая и крича от счастья, и тут же показывали им подарки, полученные от русских. А испано-американка, блондинка, с которой ты танцевал, обхватила при всех своего мужа за шею и увела его в каюту и заперлась с ним на ключ. И так же поступили остальные американки. Все увели своих мужей по каютам, и все закрылись на ключ. Это позорно и стыдно для Японии. Но это так естественно для Америки. Но, как замечал священник, все происходящее восхитило всех японок, и они осуждали американок, но тихо бормотали: «Это великолепно!» — и шли кланяться низко и покорно служить своим мужьям. Я так много говорю! Но суть в том, что я не могу не сказать, что вы мой муж. Есть ли у тебя на корабле своя отдельная каюта или ты как французские лейтенанты, которые просят своих товарищей убраться на время?

Они вышли из епископского парка и спустились по каменной лестнице. Вид улицы и движения отрезвлял Алексея. В этом деловом котле отовсюду слышались голоса, призывавшие его к немедленным и решительным действиям, страсть ослабевала и глохла.

Новый вид коляски с запряженным в нее человеком входил в моду, заменяя громоздкие и медлительные паланкины. Говорят, что это завезено из Японии, где эксплуатация носильщиков искусней и рациональней и приносит больше пользы.

На «Стрельце» Энн и Алексея ждали. Молодые офицеры торжественно их встретили. Им поднесли цветы. В честь молодых устроили в кают-компании в складчину прекрасный вечер. Это была помолвка.

Все офицеры либо знали, либо догадывались о секрете Алексея, но, сохраняя деликатность, никогда не задевали в разговорах с ним темы его личной жизни. А он сам себе показался подлым: скрывал от себя то, что для всех было ясно. Его судьба очевидна, и путь предначертан. А он еще так колебался.

Теперь настало время пойти на риск. На риск шла Энн. На не меньший риск шли все его благородные товарищи, как бы сплотившие офицерский строй в защиту Алексея и Энн. Они готовы были отвечать за свои поступки. Честь мундира превыше всего.

В фуражках с белыми чехлами и в белых рубашках с погонами, с букетами цветов они на вельботе доставили дочь губернатора колонии к ее особняку и ждали Алексея, поднявшегося по ступеням, чтобы попрощаться с невестой в дверях.

На другой день Энн говорила Алексею:

— Вас не испугало вчера мое желание средь бела дня отправиться на ваш пароход и запереться на ключ в вашей каюте? Нет? Неужели вы так подумали обо мне? Вы ответите мне, что это был взрыв чувства, выраженного мной. Да, но я ни на миг не сомневалась в вашем самообладании и в том, что ваши друзья достойные офицеры и примут нас с честью и благородством. Но я женщина, я любопытна, а любопытство форма женской храбрости, и я желала убедиться в этом. You see? Я верила тебе и лишь еще раз убедилась…

Алексей и Энн отправились к Вунгу.

— Папа! Папа! — увидя Алексея, сказал белобрысый мальчик.

— Ах, такой непослушный! — воскликнул Вунг. — Он всех европейцев так зовет, не думайте, что вы папа. Его папа — мой сын Эдуард. А с его мамой вы уже знакомы… Госпожа Фань шикарная дама. Какая яркая представительница китайско-американского будущего.

Вунг, как всегда, обнаружил артистические способности. Он притворялся со всем китайским остроумием, показывая, что к разговору на деликатную тему и к открытию истин должен переходить не он. Он обязался свято хранить