Формирование института государственной службы во Франции XIII–XV веков. - Сусанна Карленовна Цатурова

Прервал эту административную традицию Карл V Мудрый: взойдя на престол в апреле 1364 г., он подтвердил полномочия всех чиновников, служивших при его отце Иоанне II Добром[904]. С тех пор так поступали и его «преемники», но важно обратить внимание на сам факт: полномочия должностных лиц прекращались ipso facto со сменой монарха, и без подтверждения от нового короля они не могли быть продолжены. Таким образом, требовался акт не об отстранении, а, наоборот, о подтверждении полномочий чиновника, действующего от имени конкретного государя.

Неразрывная личная связь служителей с персоной правителя является одной из самых архаичных и одновременно универсальных черт сферы власти. В трактовке Алена Гери ритуал символического преломления жезлов служителями во время похорон короля Франции показывает отличие возникающей в позднее Средневековье под влиянием церкви теории короля-посредника между Богом и людьми от прежней теории правителя-божества[905]. Соглашаясь в целом с этой трактовкой как с проявлением теории «неумирающего тела короля», воплощенного в королевских чиновниках, прежде всего Парламента, хотелось бы уравновесить эту позицию и обратить еще раз внимание на существование в этот период, при всех успехах процесса автономизации королевской администрации от персоны монарха, нерасторжимой символической связи корпуса служителей с конкретным королем.

Об этой связи свидетельствует формуляр письма о переназначении чиновника по смерти монарха. В его тексте недвусмысленно выражен этот незыблемый принцип: «поскольку по смерти нашего покойного сеньора и отца и при нашем вступлении в королевство и в корону она (служба) является или может быть вакантной и переходит в наше распоряжение»[906]. О том же свидетельствует и следующий эпизод: в сложном поиске политической идентичности в период войны бургиньонов и арманьяков и «двойной монархии» Артур де Ришмон, сын герцога Бретонского, перешел на службу к Карлу Валуа и ссылался при этом как на законную причину на то, что раньше он служил королю Англии Генриху V, но после его смерти в 1422 г. посчитал себя свободным от прежних обязательств[907].

Мне могут возразить, что это была формальность, ничего не менявшая в рутинной работе королевской администрации в центре и на местах. Насколько это так, хорошо показал Людовик XI, при воцарении которого принцип Quod principi placuit предстал во всем своем истинном масштабе. Как известно, у Карла VII и его сына Людовика сложились весьма непростые, мягко говоря, отношения, хорошо известные далеко за стенами королевских покоев. Смерть отца в 1461 г. окрылила толпы вожделевших королевских служб людей, и, по свидетельству современников, тысячи устремились к еще некоронованному наследнику в поисках милостей: «одни, дабы получить от него положение, управление и службы, другие, дабы его увидеть и мольбами сохранить и защитить свое положение, управление и службу»[908]. И эти надежды и опасения не были беспочвенны: после коронации Людовик XI сместил многих высших служителей короны — адмиралов, маршалов, капитанов и ряд военачальников, а также канцлера Франции, первого президента и часть советников Парламента, генерального прокурора и адвокатов короля, прево Парижа и др. Все эти действия диктовались одной лишь неприязнью сына к отцу и, как следствие, к его ближайшим чиновникам. И пусть затем король остыл и понял, что они готовы послужить и ему, это никак не затрагивает механизма самого принципа всевластии монарха над своими чиновниками.

Не случайно в ответ на увещевания окружения не так резко обходиться с уважаемыми и влиятельными служителями короны, Людовик XI, по свидетельству Тома Базена, отвечал: «Я король и могу назначить того, кто мне угоден»[909]. Конечно, такое поведение выглядело вызывающим, его за это обвиняли в тирании, да и сам он под конец жизни жалел об этом и даже рекомендовал сыну не повторять своих ошибок. Но после его смерти на Генеральных Штатах в Туре в 1484 г. вновь возникает вопрос о восстановлении смещенных чиновников; после долгих обсуждений депутаты не решаются ограничивать волю короля, напоминая, что смерть монарха делает все должности вакантными[910].

Таким образом, и правовая теория, и административная практика безоговорочно свидетельствуют о праве правителя по своему желанию назначать и смещать своих служителей. Имея столь неограниченное право комплектовать свой аппарат, короли Франции, однако, пользовались им со временем в исключительных случаях и по одной простой причине: по мере усиления королевской власти, расширения ее компетенции и усложнения судебно-административных функций количество королевских чиновников постоянно увеличивалось, и один человек — король — был не в состоянии знать их всех лично, как и разобраться в степени их профессионального соответствия должностям. Заметим, что король Франции не имел точных сведений о границах своего королевства, не то что о наличии вакансий в администрации. Некоторые курьезы это хорошо доказывают: так, в кабошьенском ордонансе 1413 г. упоминался скандал с капитаном замка в Ножан-ле-Руа, получавшем 100 ливров жалованья в год, тогда как случайно выяснилось, что в Ножане вовсе не было замка; в 1446 г. Карл VII внезапно обнаружил, что в течение 28 лет оплачивал одну и ту же должность двум или трем чиновникам; об этой же беде королевства писал в середине XV в. Тома Базен[911].

Конечно, король мог, внося неразбериху в администрацию и блокируя ее работу, сместить всех должностных лиц, особенно в момент восшествия на престол, или выборочно потом, когда пожелает, но зачем бы он стал это делать без необходимости[912].

Как следствие, монополия государя в сфере комплектования администрации сочеталась с соблюдением им законов и выработанных процедур, обеспечивающих бесперебойную работу королевского аппарата. Однако сохранение личного начала власти короля связано не только с архаичностью государства на данном этапе, но в известной мере неустранимо при монархическом правлении.

Короли Франции вплоть до конца Старого порядка не считали своих чиновников несменяемыми, если им почему-либо хотелось их сместить, и они продолжали избавляться от неугодных (например, фаворитов своего предшественника), могли навязать своего кандидата суверенным куриям, могли создать экстраординарную должность, если все ординарные заняты, могли платить жалованье за несуществующую должность и т. д. На фоне усиления королевской администрации одержал победу принцип неограниченной прерогативы монарха выбирать служителей с помощью бюрократических процедур, предусматривающих соучастие чиновников и делавших незаконным любое вмешательство извне. Подобное «сотрудничество», отражая трансформацию патримониального начала королевской власти, опиралось на прочную основу — на совпадение интересов чиновников с интересами укрепляющегося государства.

Контракт чиновника с королем

Основой королевской администрации, заложенной ордонансами Людовика Святого 1254–1256 гг., стали новые принципы взаимоотношений монарха с его служителями. Всячески стремясь не допустить повторения того, что