Тадж-Махал. Роман о бессмертной любви - Индира Макдауэлл

Нам с Престоном, считающим каждую минуту в единственной жизни, просидеть три часа в аэропорту смерти подобно.

Осознав, что ждать бесполезно, Престон решает сдать билеты и поехать в Агру на машине. Еще полчаса мы тратим на попытку вернуть непунктуальной компании билеты. Причина, по которой мы это делаем, изумляет клерка. Остальные пассажиры терпеливо ждут рейс, не слишком волнуясь, что могут куда-то опоздать. Не спешат и служащие в кассах.

Рассвет застает нас вымотанными донельзя еще в Дели. Теперь предстоит поездка на машине до Агры. Автомобиль с водителем нам прислали из посольства, куда сумел дозвониться Престон. Вот она индийская действительность… Чтобы в Индии жить, не нервничая, здесь надо родиться. Если с детства привыкнуть к опозданию всего, что должно происходить по расписанию, перестанешь на это расписание обращать внимание, невольно будешь прибавлять еще час к продолжительности любой поездки на ожидание, философски взирать на водителя автобуса, остановившегося, чтобы поболтать со знакомым, в то время как переполненный салон мается в духоте, а сзади образовалась пробка из десятка автомобилей…

Мы с Престоном родились и выросли в других условиях, живем по иным правилам, а потому испытываем неудобство на каждом шагу.

Я клянусь себе:

– Только две недели! По окончании контракта немедленно возвращаюсь в Лондон.

И это не пораженческое настроение, просто я уверена, что в убийстве Хамида Сатри нет никакой загадки и раскрывать тут нечего, достаточно проверить три версии, а на съемках я обязана быть именно полмесяца. Наверняка, полиция не раскрыла преступление только потому, что живет в таком же замедленном ритме. Ничего, я их быстро подгоню.

Остается вопрос об этих самых страшных чатристах, но я считаю рассказы о них простыми страшилками, чтобы оправдать бездействие. Никто не желает всерьез заниматься расследованием, вот и сваливают все на какую-то секту. Но любая секта – это люди, которые существуют, где-то живут, едят, пьют, спят. Их можно вычислить и привлечь к ответственности. С них можно спросить, причем чем скорей, тем лучше.

О чатристах можно поинтересоваться у опытного Престона, но ему не до моих вопросов. Зол, раздосадован, измучен бессонной ночью и потерей времени.

И все же я решаюсь:

– Чарлз, вы хорошо знакомы с местной реальностью…

– Спрашивайте, спрашивайте, – кивает он.

– Махавир Вадант что-то говорил о сильных людях, которых страшно боялся Хамид Сатри.

У Престона приподнимается левая бровь, а губы изгибаются в иронической усмешке.

– Джейн, вы верите в улыбку чеширского кота?

Я только фыркаю в ответ.

– Смешно? А ведь Льюис Кэрролл описал якобы не раз виденный управительницей монастыря призрак белого кота. Многие приезжали в монастырь, чтобы обнаружить этот призрак, и даже утверждали, что белое пятно на пороге дома действительно появляется. А гремящие цепями привидения? Как вы думаете, кто их встречает, а кто нет?

– Видят те, кто хочет видеть, вы правы.

– Да, – соглашается Чарлз, устраиваясь на своем месте удобней. – А зачем домоправительнице понадобился белый призрак? Чтобы привлечь посетителей. Так и наш Вадант…

Престон некоторое время молчит, глядя в окно машины, потом вздыхает:

– На съемки потрачены огромные деньги, часть которых исчезла, словно вода в песке. Думаю, Ваданту долги Сатри и выплаты страшным людям нужны для того, чтобы попросту скрыть растраты. Кстати, знаете, что означают его имя и фамилия?

– Чьи?

– Махавир – на санскрите «большой герой», а Вадант – «болтливый». Говорящее сочетание? В действительности он Томас Смит, но взял фамилию матери-индианки, а имя выбрал сам.

Меня заинтересовало другое:

– Если вы подозреваете Ваданта в растрате или злоупотреблениях, почему не отдадите под суд или просто не пресечете это?

Чарлз кивает:

– Всему свое время. Сначала нужно доказать. Если вы поможете, будем только благодарны. Хотя не советую влезать в это грязное дело, здесь не церемонятся с теми, кто слишком любопытен.

– Но ведь Сатри могли убить люди, которым он был должен?

– Возможно, хотя говорят, что это ритуальное убийство. Понимаете, Сатри так давно устранился от съемок, что мы перестали воспринимать его членом съемочной группы, и знаем об обстоятельствах гибели не больше простых обывателей. И от Ваданта тоже давно отказались бы, но коней на переправе не меняют, осталась пара недель съемок, а может, и меньше, новый бухгалтер не успеет даже войти в курс дела. Пусть уж этот доворует свои деньги и даст взятки кому нужно, чтобы мы могли спокойно закончить работу.

В голосе Престона вселенская грусть и такая же усталость. Мне досадно, что серьезный, занятой человек вынужден терпеть этого слизняка в белом мятом костюме, которого хотелось просто раздавить каблуком. В Лондоне такого выгнали бы давным-давно, но здесь приходится пользоваться его услугами, потому что остальные еще хуже.

Престон объявил, что мне заказан номер в здешнем «Оберое», который не в пример богаче, чем в Мумбаи, но разложить свои вещи я смогу только после обеда – с утра у нас встреча со съемочной группой. Душ придется принять тоже вечером.

– А где живут остальные члены группы?

– Кто где. Алисия Хилл, Сингх и еще несколько членов группы в «Оберое». Другие – в отеле попроще «Тара Гранд», есть даже в каком-то простеньком рядом с Тадж-Махалом, я не помню название, тоже что-то с «Таджем»…

Водитель замечает, хотя его никто не спрашивает:

– В «Taj Khema». Это даже не отель, а палаточный городок. Зато Тадж-Махал виден.

Престон не любит, когда в его разговор вмешиваются, потому недовольно косится на водителя, но тот занят дорогой и льющейся из динамика песней и не замечает недовольства влиятельного пассажира.

– А техники с аппаратурой в лагере на пустыре. Но основная группа в «Тара Гранде».

– Может, мне лучше с ними?

Престон морщится:

– Джейн, вы и без того будете жить вдвоем с актрисой, играющей роль второго плана. Одноместных номеров там нет, и свободных двухместных, к сожалению, тоже. Несколько ночей придется потерпеть. Можно было бы поселить вас в другом отеле с большим комфортом, но действительно лучше рядом с группой.

– А вы с нами?

– А я сегодня же улечу в Париж.

Разговор прерывается сам собой, мы едем по набережной на излучине Джамны, справа вздымаются стены Красного Форта, а впереди я вижу то самое восьмое чудо света, изображение которого за последние дни стало привычным, – Тадж-Махал. Конечно, давно рассвело, и видны только купол комплекса и верхушки минаретов, потому никакой утренней дымки и парения в воздухе, но я впервые за столько месяцев вдруг чувствую волнение. Не тревожное, а восторженное. Тадж-Махал – настоящее видение из сказки, которую читали в детстве.