Записки опального директора - Натан Гимельфарб

Более того, когда лечащий врач предложил мне механическую разработку колена на аппарате, который насильственно сгибает ногу в колене на определённый, заранее заданный угол, я без колебаний дал на это согласие, несмотря на предупреждение о болезненности этой процедуры.

Несколько сеансов такой насильственной механической разработки позволили добиться небольшого результата, но боль при этом была такой, что я терял сознание и врачи были вынуждены приостанавливать эти занятия. Мало того, теперь возобновилась сильная боль не только во время сеансов механической разработки колена, но и в положении покоя или даже во время сна. Когда нога сгибалась на несколько градусов, боль становилась невыносимой и я был вынужден возвращать её в прежнее положение и фиксировать его с помощью подушек.

На консультации у профессора было решено прекратить разработку и дать ноге покой. Это значило, что анкилоз неизбежен. Мне выдали костыли и я стал учиться ходить с их помощью. После нескольких неудачных попыток, вызвавших падения от потери равновесия, я всё же освоил этот метод передвижения и, вскоре, довольно проворно двигался на костылях не только по палате и коридорам, но и по лестницам, перепрыгивая даже через две ступеньки.

Я мог уже ходить самостоятельно в столовую, клуб, библиотеку и с удовольствием пользовался этой возможностью. Больше всех этому радовался Николай Павлович. Мы ходили с ним в кино и я рассказывал ему, что происходит на экране. Это вызывало у него большой интерес и он не пропускал теперь ни одного фильма. Мне понятна была его радость, ибо сам получал от этого удовольствие. Я наслаждался также возможностью помыться под душем, пообедать за столом, сходить в туалет. Мы теперь стали пользоваться библиотекой, где брали книги, журналы, газеты, которые я читал вслух Николаю Павловичу и другим тяжелобольным в нашей палате.

6-го декабря Аннушка пришла опять с матерью. Они тепло поздравили меня с днём рождения и вручили подарок - авторучку и большую общую тетрадь.Я был очень тронут и рад подарку. Впервые в жизни я заимел собственную авторучку, да ещё и с золотым пером. Как потом мне призналась Аннушка, этой ручкой перед самой войной премировали её папу, как лучшего школьного учителя, а он ею так ни разу и не воспользовался. Этой ручкой я написал ей стихи, в которых робко признавался в своих чувствах.

А ещё вечером того дня мы получили общий бесценный подарок, которого с таким нетерпением ждали все эти страшные месяцы войны. Радио сообщило о начале крупного контрнаступления наших войск под Москвой. Это была первая серьёзная победа над коварным и, казалось, всесильным врагом. Немцы отступали, бросая мощную технику и тысячи трупов своих солдат и офицеров. Это был сокрушительный финал их плана молниеносной войны.

С гордостью и волнением слушали мы знакомый голос диктора Левитана, который торжественно и возвышенно читал по радио важное сообщение Совинформбюро.

После ужина я проводил в вестибюль своих дорогих гостей и Аннушка впервые при матери, не стесняясь множества людей, поцеловала меня. В эти минуты я не сомневался в том, что это был самый лучший мой день рождения за 17 лет.

Возвращаясь в палату, я остановился у большого зеркала, что стояло в углу, в коридоре. Впервые, после ранения, я увидел себя в зеркале во весь рост и в миг исчезли чувства радости и счастья, которые только-что владели мною. Предо мной стоял низкого роста изуродованный калека, на костылях, с повязкой и многочисленными шрамами на лице.

На следующий день мне и моим друзьям по несчастью, Николаю Павловичу и Васе, объявили об отправке в специализированный глазной госпиталь. Нас туда направляли вместе не только потому, что у всех троих были глазные ранения, но и потому, что знали нашу привязанность друг к другу и старались уменьшить этим наши страдания.

Вечером, как обычно, пришла Аннушка и я поделился с ней этой новостью. Она заметила грусть и уныние на моём лице от сознания моей обречённости остаться навсегда инвалидом. Мой перевод в глазной госпиталь означал, что врачи признали своё бессилие в попытке восстановить подвижность в моём коленном суставе.

Аннушка успокаивала меня тем, что это означает скорый конец моему долгому и мучительному лечению, и окончательную победу жизни над смертью, а также приближает день, когда мы навсегда будем вместе. Она обещала приезжать в новый госпиталь так же часто, как теперь, несмотря на то, что до него нужно будет долго добираться пригородным поездом.

Не знала ещё тогда моя милая и добрая Аннушка, что прошлой бессонной ночью я принял очень трудное, но твёрдое решение о поиске пути и предлога для разрыва наших отношений.

50

Посёлок Забрат находился в часе езды от Баку. Сюда шли пригородные электропоезда. Для специализированного глазного госпиталя здесь отвели Дом культуры нефтяников, расположенный рядом с благоустроенным парком. Как и у любого другого клуба, основную площадь здания занимал просторный зрительный зал с креслами на несколько сот человек, сценой и экраном для демонстрации кинофильмов. Подобные заведения для нефтяников тогда отличались оснащённостью новейшей аппаратурой, роскошной мебелью и богатым убранством помещений.

В Доме культуры было просторное фойе с паркетным полом, библиотека и комплекс помещений для буфета, которые ничем не уступали таковым в приличном ресторане. На втором этаже этого большого здания были комнаты для кружковой работы, которые теперь использовались, как госпитальные палаты.

Основателем, руководителем и главным специалистом госпиталя был профессор Орлов, возглавлявший до войны глазную клинику в Ростове и сумевший вывезти из прифронтового города в столицу Азербайджана большую часть оборудования, медтехники и инвентаря, а также группу учёных и врачей. Среди них была и дочь профессора Вера - кандидат медицинских наук и оперирующий врач-офтальмолог.

Здесь, в Забрате, в госпитале профессора Орлова, был образован Центр лечения глазных болезней, вызванных огнестрельными ранениями и ожогами. Благодаря знаниям, опыту и трудолюбию врачей-окулистов тысячам солдат и офицеров за годы войны было возвращено зрение.

Всего в госпитале было немногим более трёхсот коек и мест постоянно не хватало. Многие ждали возможности попасть в госпиталь профессора Орлова по несколько месяцев.

Несмотря на настойчивые просьбы Николая Павловича поместить его в одной палате со мной, мы на этот раз оказались в разных палатах, так как у нас были разные лечащие врачи. Однако, я по-прежнему проводил большую часть времени с ним и Васей. Вместе мы ходили после ужина в кино, где я восполнял своим рассказом то, что не мог видеть на экране Николай Павлович. Как и раньше, я читал им газеты и комментировал прочитанное.