Профессор Амлетссон - Адель Гельт

Анна водрузила штангу на стойку и принялась делать наклоны. Американец, тем временем, продолжал, принимая молчание за знак согласия слушать.

- Он же бесконечно меня провоцирует! - откровенно уже жаловался товарищ Хьстон. - Он ведет себя, ведет, как…

- Как Вы? Так, как обычно ведете себя Вы? - девушка прекратила свои полезные упражнения, и воздвиглась во весь рост, румяная и прекрасная. - Вы же потому и беситесь, товарищ инженер, что профессор Вас сразу же раскусил — Вашу манеру поведения, Ваше отношение к окружающим, Вашу злую иронию и неуместные шуточки… В конце концов, не знай я досконально Вашу историю, ни за что не поверила бы, что настоящий коммунист может вести себя именно так!

Инженер открыл рот, собираясь, видимо, перебить свою визави. Потом закрыл рот обратно, не произнеся ни единого осмысленного слова. Потом снова открыл.

- Профессор — умнейший человек, и, видимо, отличный педагог! - продолжала неостановимая в своем обличительном порыве Анна. - Спорить с Вами бесполезно, увещевать — тоже, остается одно: поставить Вас на место! Сделать это можно единственным способом!

Мне вдруг подумалось, что девушка Анна Стогова или ловко пользуется моментом для того, чтобы урезонить распоясавшегося хама, или относится ко мне несколько теплее, чем положено в рабочем коллективе, или сразу и то, и другое.

- …ненадолго показал, как именно Ваше обычное поведение ощущают окружающие, - продолжила девушка между тем. - Это ведь Вы постоянно всех провоцируете, неумно и пошло шутите, в конце концов, попросту нарываетесь на крепкую взбучку!

Судя по выражению лица, положению корпуса и громкости голоса — на Анну уже начали оглядываться другие ранние физкультурники — американец не просто нарывался, то есть, был в некоем процессе, а уже нарвался, и конкретно сейчас был готов получить девичьим кулачком прямо в холеное лицо. Результат приложения кулачка был бы предсказуем: особенно, с учетом явленной девушкой Анной Стоговой физической силы.

Такая спортивная ассоциация немедленно включила почти что рефлекс: во всяком случае, привычку. Годы судейства, пусть и в области любительских единоборств, да и в качестве не работы, но хобби, даром не проходят, знаете ли.

Дальше действовал так, как привык.

- Бойцы, по углам! - я вклинился между спорщиками, почти касаясь обоих разведенными в стороны руками. - Коллеги, вы ведете себя неприлично! На вас уже смотрят! И вообще, о чем спор? - я изобразил полное отсутствие понимания: впрочем, если инженер и принял мой вопрос ровно так, как тот прозвучал, обмануть девушку Анну Стогову я, кажется, не смог — то была еще одна монетка в копилку общего понимания места моего переводчика в непростой структуре советского социума. Девушка очевиднейшим образом замечала и понимала куда больше, чем я сам мог бы в ее предполагаемом возрасте.

- Ни о чем, - на голубом глазу соврал инженер. - Анна превратно поняла мое поведение. Решила, что я к ней пристаю, а я, как Вы, профессор, можете понять, этого не делаю.

- Отчего же? - я решил, с одной стороны, изобразить, будто подыгрываю американцу, с другой — дать Анне время выдохнуть и собраться с мыслями. - Будь я лет на двадцать моложе, и на столько же баллов менее волосат по Ферриману-Галлуэю, вполне мог бы и сам...

- От того, профессор, что мы с Анной коллеги. Приударять за коллегами никак нельзя, это прямо осуждается в обеих знакомых мне системах рабочих ценностей, - пояснил инженер. - Поэтому, пока Анна не сломала мне нос за приставания, которых не было и нет, я, пожалуй, удаляюсь. - Я сделал вид, что поверил, инженер сделал вид, что так и надо: немедленно ретировался.

Девушка Анна Стогова вновь принялась брать неизведанные еще вершины по части смущения: щеки переводчика алели столь ярко, что в гимнастическом зале, казалось, стало можно экономить на яркости освещения.

- Да он! Да я! Да никогда! - возмутилась переводчик.

Последняя фраза прозвучала несколько громче, чем следовало: на прерванную мной ссору и без того оглядывались, сейчас же интерес окружающих стал явным, и грозил превратиться в действенный: я решил подобного не допустить.

- Анна, успокойтесь, - я искренне понадеялся, что слов моих окажется достаточно. - Я подслушивал.

- Профессор? Вы? - переводчик выглядела человеком пораженным, и пораженным неприятно. Пришлось вильнуть хвостом: в обоих смыслах, и прямом, и переносном.

- Во всяком случае, с момента, как Вы принялись откровенно стыдить нашего коллегу, - уши на моей мохнатой голове шевельнулись, немедленно привлекая внимание переводчицы, и, наоборот, отвлекая это же внимание от остроты текущей проблемы. - Видите, какие у меня локаторы? Представляете, какой, благодаря их форме и размеру, слух? Тут не захочешь, а будешь в курсе происходящего окрест!

Анна согласно кивнула и уставилась на обозначенные органы слуха с нездоровым каким-то энтузиазмом. Мне даже показалось, что сейчас она протянет руку и совершит немыслимое: погладит чужого мужчину, да еще и пусть временного, но коллегу, по ушам и голове. Девушка, однако, движение сдержала и интерес во взгляде притушила.

- Так что и не думайте переживать, - продолжил я, убедившись, единственно, в том, что уши мои, равно как и моральный облик, пребывают в равной безопасности. - Я все прекрасно понимаю. Товарищ Хьюстон… Думаю, что таков уж он, и не переделать. Главное, - я неопределенно повел взглядом, - что специалист — просто отличный, уже был повод оценить. И вообще, здравствуйте.

- Здравствуйте, - девушка Анна Стогова явно обрадовалась возможности сменить тему. - Вы, профессор, просто подошли поздороваться, или искали меня по какому-то вопросу?

- Начнем с того, Анна, - ответил я несколько смущенно, - что я не совсем уверен в том, рабочий ли сегодня у Вас день…

Глава 26

Глайдер — наше воздушное суденышко называлось именно так — шел на удивление ровно, держа высоту лишь немногим выше, чем давешний экраноплан. Летели мы, конечно, не над водой, а просто над ландшафтом, то же, что невысоко — о том, памятуя о моих особых отношениях с полетами, отдельно попросила авиатора девушка Анна Стогова.

Пассажиров было немного: строго говоря, только мы двое, и салон, рассчитанный мест на десять, выглядел потому откровенно пустым.

Полет в качестве скорейшего