Профессор Амлетссон - Адель Гельт

по салону, только восхитился мастерством авиатора: страшно не стало совершенно, а было, вместо этого, лихо и здорово.

Мы поднялись почти втрое выше от прежнего. Водитель воздушного судна, почти не отвлекаясь от управления, немедленно объяснил, что делается это ради безопасности: на привычной уже мне высоте, оказывается, пролегают эстакады пригородных магнитопоездов, и врезаться в один из таких, пусть и случайно, было бы крайне досадно.

Вскоре купол кончился: вернее, он стал, если не считать иногда пробегающих по поверхности разрядов статического эфира, полностью прозрачен.

Мы уже перелетели из северной половины в южную часть, и я поразился тому, с какой, оказывается, огромной скоростью может летать наша небольшая машинка.

У меня всегда вызывает уважение чужое мастерство: если лично сам я так, например, не умею, к уважению такому даже не примешивается зависть! Управлять же воздушным судном мне, понятное дело, научиться до того было негде.

Именно такое отношение вызвало у некоего профессора мастерство пилота: роскошное природное чутье давало мне понять, как громко звенит от напряжения эфирных нитей воздух. Маневры выполнялись довольно сложные и силоемкие: видимо, советский эглат решил блеснуть несомненным мастерством перед мохнатым и зубастым иностранным гостем и его очаровательной спутницей.

Зашли на посадку: кажется, это называется словом «глиссада».

- Диспетчер, на связи борт гэ сто четыре двадцать один-эр-три! - авиатор, конечно, говорил по-советски, но девушка Анна Стогова вспомнила, что она еще и переводчик, и принялась выполнять основные свои обязанности, сноровисто и понятно переводя воздушный диалог на британский язык. - Прошу разрешения на посадку согласно маршрутному листу! Лист передаю!

- Борт гэ сто четыре двадцать один-эр-три! Диспетчерская лист приняла, посадку разрешаю, принимайте вектор раскрытия!

Перед носом нашей машины, зависшей было перед почти незаметной оболочкой купола, появился зримый просвет — как раз достаточный для того, чтобы совершить посадочный маневр.

И совершили, и приземлились, аккуратно зайдя на одну из малых площадок авиапорта, и, что характерно, страшно мне не стало ни на секунду: вся моя, нежно лелеемая, аэрофобия, куда-то испарилась.

- Прибыли, можно отстегнуть привязные ремни, - сообщил авиатор очевидное. - Обратно летим в двадцать ноль: если опоздаете, пойдете пешком. На своих, так сказать, двоих.

- Я, уважаемый, к отлету успею, возразил я. - Если же нет, то не пойду, а побегу, и не на двух ногах, а на четырех. Девушку же… Посажу в санки!

Глава 27

Наверное, доктора я бы прекрасно нашел и сам.

Нюх мой, на тему какового я так люблю шутить, с собственно носом не связан никак: это родовой дар, позволяющий отыскать почти любой требуемый объект. Таковым может стать место, человек, предмет, даже явление: нужно просто поставить себе цель. После постановки про ту можно даже забыть — ноги сами приведут владельца нюха (меня) в нужное место и в подходящее время.

Отношение к родовому дару в нашей семье всегда было двояким, или, как минимум, разным: отец мой искренне полагает такой нюх не благословением, но проклятием, я считаю с точностью до наоборот — видимо, все зависит от жизненных обстоятельств, прошлых и нынешних.

- К доктору мы отправимся кратчайшей дорогой, - сообщила мне девушка Анна Стогова. Я, конечно, кивнул.

Мы покинули здание авиавокзала: даже не его самого, а небольшой пристройки, отведенной под терминал прилета и отправления маломерных воздушных судов.

Частных среди них, вопреки знакомой мне практике, не встречалось — я уже знал, что жители СССР могут владеть эсомобилями, моторными лодками, иными средствами передвижения, за исключением только воздушных. Этот момент требовал уточнения, но сейчас я, как это часто со мной бывает в последнее время, отложил обсуждение загадочного правила на потом.

Путь начался с нескольких сотен метров, пройденных пешком по тротуару улицы — от ворот авиавокзала — и ступеней. Предстоял спуск в некое подобие подземного перехода, только не пересекающего собственно улицу под землей, а превращенного в своего рода павильон.

- Это что, нечто вроде джинноубежища? - я наткнулся взглядом на круглую зубчатую гермодверь, сейчас закрытую, и не смог сдержать любопытства.

- Это оно и есть, профессор, - согласилась переводчик. - Убежище, только очень старое. Построено было в конце сороковых двадцатого — для того, чтобы уберечься от тогдашних бомбардировок, достаточно было и вправду зарыться под землю, причем не очень глубоко. Сейчас, - девушка присмотрелась к каким-то официального вида рунам, украшающим недавно обновленный слой краски, - оно не работает. Дверь открывали с полгода назад, и здесь не написано, зачем это было сделано.

- Павильон, верно, выкопали в качестве части укрытия? - ответ на этот вопрос мне был уже не очень интересен, но я его, вопрос, все равно задал: нападает на меня иногда, знаете, этакое дотошное занудство.

- Нет, профессор, это просто… - девушка на секунду задумалась, - как это будет по-британски… А! Культурный объект. Здесь люди отдыхают.

Действительно, несколько кафе и магазинов были заполнены, по выходному дню, народом, звучала музыка, кто-то что-то ел. Мы, не сговариваясь, решили пройти мимо: дальше, до самого недальнего выхода на поверхность, шли молча.

Из подземелья мы вышли будто в другом городе: по крайней мере, вывески уже на этой улице были ярче, самих их было больше. Мне это, скорее, нравилось, чем нет: единственное что, я практически ничего не понимал из написанного. Снова пришлось себе напомнить, что я попал будто в иной мир — совершенно отличная от привычной культура, общественные отношения и даже письменность… Все надписи, конечно, были оформлены на советском языке.

Решил спросить девушку Анну Стогову: может быть, в арсенале мирных советских чудес найдется какое-нибудь решение и на этот случай тоже?

Переводчик меня опередила: то ли догадалась о моем желании, то ли логично пришла к тем же выводам.

- Вот, профессор, возьмите, - Анна извлекла из сумочки и протянула мне изумрудно-зеленого цвета небольшой футляр, почти кубический, но с округлыми углами. - Это — эфирная линза.

Ну, линза и линза, подумаешь. То, что она еще и эфирная, не беда. Что я, эфирных линз до того не видел?

На самом деле, конечно, нет, и поинтересоваться показалось не стыдно: я так и поступил.

- Скажите, пожалуйста: что такое эта Ваша эфирная линза, и для чего она вообще нужна? - поинтересовался некий профессор, принимая, между