Муля, не нервируй… Книга 4 - А. Фонд

он… — начала было Нюра, с нетерпением поглядывая на радужную бумажку в Дусиных руках, как Дуся вывалила убойный аргумент:

— И кости, небось, одни ему берёшь! Знаю я таких как ты! Жлобих!

Нюра не посмела перечить, только спросила просительно, очень уважительным голосом, и глядя только на Дусю:

— Ну, так я пойду тогда, ладно, мадамочка? Долги надо раздать и ещё ужин готовить…

— А что Фаина Георгиевна делает? — спросил я.

Нюра, которая уже дошла до двери, вздрогнула:

— Так это… лежит она. Второй день как легла, так и лежит. А я ей говорю, сходили бы погуляли, что ли, или в этот, теятр свой, а она лежит и не отвечает ничего… То сидела, сидела, курила много и плакала. А теперь только лежит… И пса не выгуливает, а он, между прочим, на дорожку нассал! Мне застирывать потом пришлось!

И я понял, что дело швах и надо идти на Котельническую.

Когда словоохотливая Нюра покинула нашу квартиру, Дуся, увидев, что я начал собираться, рассудительно сказала:

— Ты погоди, Муля.

— Так надо сходить, посмотреть, что там случилось, — ответил я, торопливо натягивая пиджак.

— Всё равно погоди, — нахмурилась Дуся и пояснила, — она два дня лежит и ничего с ней не стало. Дамские нервы у неё, знаю я это. От излишней волнительности такое у некоторых дамочек происходит. Так вот ещё час она полежит. А я тем временем приготовлю что с собой. А то эта Нюра та ещё растяпа, это же сразу видно!

Я снял пиджак, признавая правоту Дуси. Да и было при мне такое уже, здесь, в коммуналке, там тоже, помнится, она несколько дней не выходила из комнаты. Еле-еле уговорил тогда я её.

— Я пироги-то состряпать уже и не успею, — завздыхала Дуся, тем временем ловко замешивая тесто, — а вот лучше оладушек нажарю, пышных. Это поскорее будет. И есть у меня со вчерашнего ужина котлеток немного. Думала тебе разогреть. Возьмешь ей котлеты тоже. А пока ты ходить к ней будешь, я тебе новый ужин-то и приготовлю. Нормально будет.

Я не возражал.

Когда я, нагруженный как ишак, всевозможными кастрюльками, плошками и горшочками, дошёл до знакомой высотки, пот катился у меня по спине Ниагарским водопадом. Дуся расстаралась: идти с одними оладушками ей показалось, как говорится категорически «не комильфо», поэтому, кроме вышеупомянутых котлеток, я тащил ещё творог, кусок жаренной рыбы, отварные сосиски, кусок сала и увесистый горшок с квашенной капустой. И ещё три каких-то маленьких горшка, даже не знаю, что там.

При виде взмокшего меня, вахтёр (сегодня был какой-то дедушка) даже спрашивать не стал, к кому я иду. Почтительно пропустил.

Ну, а что, я в костюме, при галстуке, весь мокрый, потный и с увесистым узлом впереди себя. Впечатляющая, должно быть, картина получается.

Я позвонил в знакомую дверь и долго ждал, пока мне откроют.

Открыла мне, конечно же, Нюра. И вид у неё стал очень удивлённый.

— Это вы, Иммануил Модестович! А почему вы звоните? Надо было сразу заходить.

— Заходить?

— Ну да, все так делают, — вздохнула она и пожаловалась, сердито кивнув на закрытую дверь в комнату, — все, кто к Фаине Георгиевне приходит. Только давно уже никто не приходит. Она же не разрешает дверь запирать. Всегда дверь приоткрытой оставляет. А я ей говорю, хулиганы ходють, бандюганы опасные, с ножами, а она говорит…

Я молча ткнул тяжеленный узел с Дусиными гостинцами ей в руки, прервав поток сознания, и отрывисто велел:

— Быстро сооруди Фаине Георгиевне перекус!

— Так она не хочет ничего, — заблажила домработница.

— Ты не слышала? — я свирепо нахмурился, Нюра вспыхнула и унеслась на кухню.

Вот так-то оно более правильно будет.

Тем временем, сам я подошел к комнате Раневской и постучал пару раз в дверь.

— Можно?

Из комнаты послышался какой-то шорох, и что-то грюкнуло, затем пару раз пролаяли, затем опять шорох.

— Фаина Георгиевна! — громко сказал я, — это Муля! Даю вам две минуты, если нужно одеться, и захожу! Чтобы потом не рассказывали, что я ворвался к вам в спальню, чтобы посмотреть на ваши панталоны!

Внутри комнаты что-то заворчало, стукнуло, грохнуло, кто-то ойкнул, опять пролаяли, что-то проворчало и наступила тишина.

— Фаина Георгиевна! — предупредил я ровно через две минуты (но если честно, то три), — я захожу! Если не успели одеться, я не виноват! Я предупреждал!

Ответа не было, и я вошел.

И сразу был облаян какой-то дворнягой. Мелкая псина свирепо тявкнула на меня пару раз и торопливо спряталась за креслом. Не видя моей реакции, она опять выскочила и попыталась возмущённо тяпнуть меня за ногу.

— Фу! — строго сказал я.

От неожиданности дворняга обалдела, перестала лаять и плюхнулась на задницу. У неё были кривые лапы, взъерошенная шерсть и массивный зад с куцым облезлым хвостом.

— Он меня защищает! — своим неподражаемым голосом величественно сообщила мне Злая Фуфа.

Она, словно монумент, застыла в своём любимом кресле, в бархатном халате, с высоко поднятой головой. Казалась, так она здесь сидит целую вечность. Вот только смятая постель на кровати и отпечаток подушки на её щеке предательски выдавали действительность.

Но я сделал вид, что не заметил такую мелочь. Подумаешь!

— Как её зовут? — вежливо спросил я, чтобы начать светский разговор.

— Это он! — гордо произнесла Фаина Георгиевна и сварливо добавила. — Самэц!

— Да? — удивился я, внимательно и пристально рассматривая непонятное существо, больше напоминавшее помесь Ждуна и Чупакабры из моего мира.

От такого моего пристального внимания собака с досадой чихнула, обдав нас слюнями, и юркнула (точнее «юркнул», раз это «он») за кресло.

— Его зовут Букет! — сообщила Фаина Георгиевна с таким величественным видом, словно это как минимум какой-нибудь император Рима.

— Разве что букет сорняков, — проворчал я из вредности. — Репейник и пырей ползучий.

Фаина Георгиевна уязвлённо поджала губы:

— Зато он очень умный.

В подтверждение сказанного пресловутый Букет опять выскочил на середину комнаты и зашёлся в исступлённом лае. Правда хватило его ненадолго, он снова раздражённо чихнул и потрусил к креслу, виляя задницей, как портовая шлюха. Там он шлёпнулся на пятую точку и зачем-то завыл.

— Уй ты мой халёсинький! — засюсюскала Фаина Георгиевна и подняла сияющий взгляд на меня. — Ревнует меня ко всем. Золотце, правда же?

Я взгляды Фаины Георгиевны на