Между Лондоном и Москвой: Воспоминания и последние записи - Иоахим фон Риббентроп

учитывая имеющиеся у нас материалы об агрессивных намерениях России, относится к возможным дальнейшим соглашениям с Москвой весьма скептически, русские в ответ дали мне тоже понять, что вопрос о вине им, собственно говоря, довольно безразличен. Выяснение вопроса «что было раньше — курица или яйцо, — отвечали они, — затея типично немецкая».

Начало военных действий против Советской России 22 июня 1941 г. было концом начатой по моему предложению в 1939 г. политики компромисса между обеими империями на самый длительный срок.

* * *

Когда германо-русская война уже разразилась, мне казалось важным сделать и во внешнеполитическом отношении все для того, чтобы сокрушить этого нового крупного противника. При этом я думал прежде всего о роли Японии. Однако ее выступлению против России препятствовал заключенный в Мхкве японским министром иностранных дел Мацуокой при его возвращении на родину из Берлина советско-японский пакт о ненападении от 13 апреля 1941 г. Мацуока сообщи»! мне еще тогда в Берлине, что он предложил в Москве русским пакт о ненападении, но Молотов в ответ выдвинул предложение насчет соглашения о нейтралитете. В любом случае по возвращении в Москву он прежде всего должен вернуться к вопросу о пакте о ненападении. Мацуока спросил меня, должен ли он эти вопросы сильно углублять или же в конечном счете подойти к ним поверхностно. На это я ответил, что, на мой взгляд, уместно лишь формальное, не идущее вглубь рассмотрение этих пунктов, а также сообщил японскому министру иностранных дел, что наши отношения с Россией хотя и корректны, но не очень дружественны. Я проинформировал Мацуоку и о тех условиях, которые поставил Молотов, и сообщил ему, что фюрер на них не пошел, ибо придерживается точки зрения, что Германия не сможет длительное время одобрять подобную русскую политику.

В беседе с Мацуокой Гитлер высказал свое мнение, заявив, что Англия в борьбе против нас надеется, во-первых, на американскую помощь, а во-вторых, — на Россию. В последующие дни я еще раз категорически заявил Мацуоке, что Германия бдительно следит за Советским Союзом и — Мацуока должен при всех обстоятельствах знать об этом — она подготовлена ко всем эвентуальным возможностям. Во время моего заключительного разговора с японским министром иностранных дел я еще раз упомянул о его предстоящей беседе в Москве. Я снова высказал ему мою точку зрения, что, учитывая общее положение дел, лучше всего было бы не слишком углублять переговоры с русскими. Я не знаю, как будет дальше развиваться ситуация. Не ясно, продолжит ли Сталин свою нынешнюю недружественную по отношению к Германии политику или же нет. В любом случае я хочу обратить внимание Мацуоки на то, что конфликт с Россией все же находится в сфере возможного. Так или иначе, но по возвращении в Японию он не может сообщить своему императору, что такой ход развития исключен.

Несмотря на это четкое указание на возникшую германо-советскую напряженность, Мацуока все же заключил тогда свой договор с Кремлем.

До германо-русской войны я думал прежде всего о том, что Япония возьмет Сингапур и тем самым нанесет Англии решающий удар. После же начала этой войны, летом 1941 г., я попытался склонить Японию к вступлению в войну против России и побудить ее отказаться от своих намерений в отношении Сингапура. Мне также казалось важным, что Япония таким образом определилась бы и не начала военные действия, скажем, против американских Филиппин, ибо это могло бы еще до разгрома России навлечь на нас нового противника в лице США.

Фюрер отверг это мое мнение и серьезно упрекнул меня за одну посланную в данной связи телеграмму в Токио. Он заявил мне, что надеется справиться с Россией один и что было бы лучше, если Япония атакует британские владения. Я обратил его внимание на связанные с этим опасности возможного распыления сил держав Тройственного пакта. В конечном счете японцы не сделали ни того, чего желал Гитлер, ни того, чего хотел я: они просто взяли и без нашего ведома напали на Пёрл-Харбор. Думаю, этого решения добился японский военно-морской флот, имевший большое влияние. Тем самым в результате действий одного из наших союзников произошло именно то, чего, учитывая положение на Востоке, мы, безусловно, хотели избежать: возникла германо-американская война.

Позже, когда исход битвы за Москву в военном отношении решили сибирские дивизии, мне часто приходилось вспоминать о моих тщетных шагах в отношении Токио с целью концентрации сил против одного противника, а именно русского. Раздробление сил держав Тройственного пакта вскоре отчетливо дало себя знать — оно способствовало тому, что войну проиграла не только Германия, но и Япония.

В июле 1942 г., когда наши войска подходили к Кавказу, я через посла Осиму снова указал Токио, что теперь наступил тот момент, когда Япония должна напасть на Россию, если она чувствует себя достаточно сильной для этого. В любом случае Японии больше никогда не представлялось столь благоприятной возможности устранить русского колосса как потенциальную опасность для себя в Восточной Азии. Но и этот шаг не возымел никакого действия на Токио, и к концу войны Японии пришлось пережить то, что она сама подверглась нападению России.

* * *

Здесь я хотел бы сказать несколько слов о Пёрл-Харборе.

Когда Япония (вместо того чтобы напасть на Россию, как хотел я, или на Англию, как желал фюрер) напала на США, я оценил это событие с весьма смешанными чувствами, поскольку с самого начала хотел избежать втягивания в войну Соединенных Штатов. Но японцы и тогда, и потом делали то, что сами считали для себя нужным. Когда это начало становиться для нас все более чувствительным, я не раз просил фюрера, а особенно Геринга дать мне самолет дальнего радиуса действия, чтобы я смог слетать в Токио. Я считал срочно необходимым определить вместе с японским правительством общую политику. Но из-за того, что один такой самолет упал над Сиамом, я не получил ни согласия, ни самолета. Тогда я стал просить отправить меня в Японию на подводной лодке, но и это предложение было отклонено.

Лишь только первые известия о Пёрл-Харборе поступили к нам (для меня это явилось полной неожиданностью), первой моей мыслью было: никакие договоры не обязывают нас тоже вступить в войну против США. Заведующий правовым отделом министерства иностранных дел посол Гаус, с которым я переговорил об этом, считал, что так вести себя нельзя, ибо тогда Пакт трех держав окажется «политически мертв». Тем не менее я затем совершенно твердо изложил фюреру свою позицию с договорно-правовой точки зрения: мы не несем никакого обязательства объявлять войну США.