Между Лондоном и Москвой: Воспоминания и последние записи - Иоахим фон Риббентроп

и его переговорах в Кремле. Информация об англо-русских отношениях предвещала нам нерадостный ход событий.

Тем не менее я не верю, что Гитлер уже тогда окончательно решил выступить против Советского Союза. Утверждения маршала Антонеску, что во время его визитов в Германию фюрер зимой и весной 1941 г. уже пришел к намерению напасть на Россию, в любом случае неверны. Я присутствовал на этих переговорах и ничего подобного не слышал. Протоколы бесед, вероятно, сохранились и находятся сейчас в руках союзников. Хотя фюрер и говорил тогда о мерах предосторожности, о намерении нападения он не сказал ни слова. Только во время третьего визита Антонеску, в июне 1941 г., он заговорил о предстоящем выступлении.

Так как по военным вопросам меня никогда не информировали, о различных касающихся Советского Союза военных приказах я узнал только на Нюрнбергском процессе. О существовании твердого намерения напасть на Россию я впервые узнал только после югославской камлании, начавшейся б апреля 1941 г.[145]

Я находился в Вене, когда мне позвонил фюрер и попросил срочно прибыть в его специальный поезд, стоявший где-то поблизости. Там он открыл мне, что принял окончательное решение о нападении на Советский Союз. По его словам, все имеющиеся у него военные донесения говорят о том, что Советский Союз предпринимает крупные приготовления на всем фронте от Балтийского моря до Черного. Он, мол, не хочет подвергнуться внезапности, раз уже осознал грозящую опасность. Пакт, который Москва заключила с сербским путчистским правительством Симовича, — это ярко выраженный афронт Германии и явный отход от германо-советского договора о дружбе. Во время этой беседы я порекомендовал фюреру принять посла графа Шуленбурга, что и было сделано 28 апреля в Вене. Сам я желал во что бы то ни стало дипломатического выяснения вопросов с Москвой. Но Гитлер теперь отклонял любой подобный шаг и запретил мне говорить с кем-либо об этом деле: все дипломаты, вместе взятые, не смогут изменить ставшей ему известной русской позиции, но они могут лишить его при нападении важнейшего тактического момента внезапности. Фюрер просил меня занять для внешнего мира более четкую позицию в его духе. Он сказал, что однажды Запад поймет, почему он отклонил советские требования и выступил против Востока.

* * *

Политические соображения, которые привели Адольфа Гитлера к решению напасть на Советский Союз, были, по его тогдашним словам и адресованным мне позднее высказываниям, таковы.

Как известно, Гитлер еще примерно с 1938 г. был убежден в том, что Англия и Америка вступят в войну против нас, как только достаточно вооружатся. Он боялся, что обе державы заключат союз с Россией и тогда Германия однажды подвергнется нападению одновременно и с Востока, и с Запада, как это уже произошло в 1914 г. В течение 1941 г. эти опасения снова овладели им, он считал возможным, что Россия на основе своих возобновленных переговоров с Англией нападет на нас одновременно с англо-американским наступлением. Одновременное использование общего потенциала Америки и России казалось ему ужасной опасностью для Германии. Большую тревогу у фюрера вызывала и возможность в дальнейшем ходе войны оказаться зажатым в восточно-западные клещи, быть втянутым в пожирающую и людей, и технику гигантскую войну на два фронта. Он надеялся обеспечить себе возможность свободно дышать на Востоке вплоть до того момента, пока не вступит в действие англо-американский потенциал на Западе.

Таково было важнейшее соображение Адольфа Гитлера, которое он разъяснил мне после начала русской войны в 1941 г. Он решился на нападение в надежде в течение нескольких месяцев устранить Советский Союз. Ошибка его в оценке потенциала России и помощи Америки стала роковой. Вполне уверен он и сам не был, ибо категорически сказал мне тогда: «Мы не знаем, какая сила стоит за теми дверями, которые мы собираемся распахнуть на Востоке».

Зимой 1940/41 г. вся Европа, за исключением Испании, которая на наши предложения ответила отказом[146], а также немногих нейтральных государств, таких, как Швейцария и Швеция, полностью находилась под влиянием стран оси. Англия, несмотря на свое поражение на континенте, как и прежде, идти на мир не желала. Единственным театром военных действий, на котором Англия боролась в 1941 г., была Северная Африка, причем и там с переменным успехом как ввиду ненадежных коммуникаций, так и потому, что Италия оказалась весьма слабым нашим союзником.

Япония, хотя и была к началу войны с Россией нашим союзником по оборонительному Союзу трех держав, никоим образом надежным союзником не являлась. Все поступавшие оттуда известия говорили о том, что влиятельные японские круги стремились Пакт трех держав выхолостить и изыскивали различные возможности для того, чтобы превратить функционирование или нефункционирование этого пакта в объект торга с США. За нашей спиной в апреле 1941 г. японский министр иностранных дел Мацуока[147] заключил с Россией пакт о ненападении.

Решающим для Адольфа Гитлера являлся в конечном счете тот факт, что позиция США, которые еще до войны политически были против Германии, тем временем стала ярко выражение враждебной. Хотя Гитлер с начала войны по моей просьбе строжайше запретил любые нападки нашей прессы на США, никакого действия на ведущуюся там антигерманскую травлю это не оказало. Не была достигнута и главная цель Пакта трех держав: ссылкой на опасность войны на два фронта в случае вмешательства США в Европе подкрепить позиции американских изоляционистов. Фюрер вместе со мной был убежден в том, что, если Англия не заключит мира, мы должны считать, что рано или поздно США против нас в войну вступят. Любой случайный или преднамеренный инцидент типа потопления «Лузитании» в первой мировой войне при столь лихорадочно обрабатываемом общественном мнении мог не сегодня-завтра привести США в состояние войны.

В этом случае — таково было неоднократно выраженное мнение Адольфа Гитлера — при ставшей в 1940–1941 гг. явной русской позиции дело могло прийти к тому, что Германия только с весьма слабой Италией и, по всей вероятности, даже стоящей в стороне Японией, с распыленными по всей Европе силами вынуждена была бы одна выдержать невероятный натиск трех сильнейших великих держав — Англии, США и России. Нет никакого сомнения в том, что именно тревога Адольфа Гитлера по поводу такой возможности и привела его к решению напасть на Россию. Конечно, значительную роль сыграло при этом уже упомянутое представление о тесной антигерманской связи еврейства Востока и Запада. Какие бы убедительные аргументы я ни приводил Гитлеру, они не могли поколебать его убеждения в этом вопросе.

Повторяю: для предотвращения опасности нападения на Германию с двух сторон Гитлер видел один-единственный выход: разделаться с Советским Союзом. Он напал на