Интервенция - Иван Алексин

прав, — хмуря брови, согласился епископ, — Я тоже рассматривал Грязного как наиболее вероятного кукловода. Но там ещё был патриарх московитов. Тоже не самый простой старик. Так что хочет он нас царь?

— Он предлагает нам союз! — с апломбом заявил отец Барч.

И вновь хелминский епископ опешил, ошеломлённый неожиданной новостью

— Нам⁈ Против кого⁈

— Хороший вопрос, ваше превосходительство, — широко улыбнулся отец Барч. — Этот мальчишка предлагает забыть наши разногласия и объединиться против Густава Адольфа. Швеция сейчас ослаблена неудачной войной с Данией. Большая часть воинских сил переброшены в Скандинавию. В городах Эстляндии оставлены лишь небольшие гарнизоны. А тут ещё почти ребёнок на троне. Более удобного момента сбросить шведов в море, просто не найти. Тем более, если, ударив с Востока, нас поддержат московиты.

— Заманчиво, — задумался отец Лаврентий. — А что хочет получить царь?

— В Эстляндии только Нарву, — пожал плечами иезуит. — И возможность захода кораблей московитов в Ригу, — иронически фыркнул он.

— Откуда у московитов корабли⁈ — искренне удивился канцлер. — Ну, раз царю так хочется, пусть заходят! — рассмеялся он.

— И, конечно же, Годунов требует признание королём его царского титула и выдачи — веско заявил отец Барч. — И выдачи Марии Шуйском с царевичем и Филарета.

— Сигизмунд никогда на это не согласится. Ты же сам знаешь, каким упрямым он может быть!

— Именно поэтому царь и отправил пана Домарацкого ко мне, а не к королю. Но разве мы вдвоём не сможем его убедить? В конце концов, наше дело в Московии проиграно. Для того чтобы подготовить новую интригу, нужно время. И это время мы можем потратить с пользой, вернув Эстляндию в лоно католической церкви, — отец Барч поднялся со скамьи и добавил: — В конце концов мы можем пообещать Сигизмунду вернуть ему шведскую корону. Густав Адольф так молод

«Они оба слишком молоды: шведский король и царь московитов», — подумал епископ, проводив духовника короля. — «А, значит, ничего ещё не закончено».

Эпилог

1 октября 1609 года от рождества Христова по Юлианскому календарю.

— Государь, — наклонился ко мне Никифор, с опаской косясь в сторону царевны. — Там Матвей Лызлов до тебя просится.

— Опять⁈ — Несмотря на шёпот, всё же услышала Ксения. Сестра, тут же забыв про плавающих рядом с берегом лебедей, гневно сверкнула глазами. — Никакого сладу нет с этим Матвейкой! Как забава какая, и он тут. Обязательно с докукой какой к тебе придёт! Федя, ты же обещал, что сегодня все государевы дела побоку, — дословно процитировала она мне мои же слова.

— И то, государь, — несмело улыбнулась Анастасия Малая. С тех пор как я Тараску в полугодичную командировку отправил, названная сестра на меня показательно дулась. Что, впрочем, не мешало ей, вскользь намекая на свою обиду, ненавязчиво манипулировать по мелочам. — Последние солнечные денёчки на Москве стоят. Когда ещё сюда выберемся? А потом всю зиму в тереме одной сидеть. Может, ну его, Матвея этого? Неужто до вечера его дело подождать не может?

За спинами этих двоих тут же выстроилась группа поддержки: Мария Подопригора, Ирина Черкасская, невеста Бориса Грязного и новоиспечённая царская невеста, Мария Симагина.

Ага. На прошедшем неделю назад смотре невест, я выбрал именно её. И дело тут было вовсе не в любви к дочери царского чашника. Хватало на смотре девушек и покрасивее. Вот только за каждой потенциальной царицей если не родственники, то знатные покровители стояли. Такие свары и интриги вокруг предстоящего действа развели, что я без усиленной охраны даже в туалет сходить опасаться стал; либо зарежут, либо челобитными до смерти запытают.

А тут ещё неожиданный привет с Кавказа прилетел. Мда. Я о своей несостоявшейся невесте царевне Тинатин (Елене) и не вспоминал уже давно, а вот грузины ничего не забыли. Оказывается, что царствующий в это время в Картли её брат, Лаурсаб II, ещё весной ко мне посольство послал; об брачном договоре напомнить, союз против Персии заключить, воинской помощи попросить. Вот только добравшись до Астрахани и узнав о надвигающихся со всех сторон на Москву врагов, посол неожиданно занемог и так и проболел три месяца, не в силах продолжить путь. И лишь известие о Московской победе стремительно подняло страдальца со смертного одра, добавив при этом изрядной резвости.

А добравшись до Москвы, этот джигит чуть ли не в горло мне зубами вцепиться норовил, крича о нанесённом бесчестии отвергнутой невесте. И то, что четыре года назад, ещё до известия о моей «гибели», они сами от брачного договора отказались, буквально смеясь в лицо Чемоданову, оскорблённый посол почему-то вспоминать не хотел.

В общем, посмотрел я на эти танцы с саблями и решил добра от добра не искать. За Марией хоть никто из влиятельных родов не стоит (если, конечно, покровительства со стороны Ксении не считать). Отец, став царским чашником, ни в каких интригах не замечен, будучи вполне довольным своим положением, брат совсем мальчишка ещё. А больше и нет никого, что меня вполне устраивает.

Так что 5 октября в Москве сразу три свадьбы сыграть собираемся. Этакой честью я решил заслуги Скопина-Шуйского и рода Грязных отметить. Ну, и слегка противопоставить их друг другу; не без этого. Систему противовесов в политике никто не отменял. А пока, наплевав на обычаи (до свадьбы невесты должны были дома сидеть, а не по московским окрестностям шастать), решил Ксению с подругами в Воробьёво свозить. И им хоть немного развеяться, и мне место для университета посмотреть.

С того времени как в европейские страны отбыло великое посольство прошло больше полугода. По нынешним меркам, срок не велик. Новоиспечённые послы едва обосновались на новом месте, лишь начиная налаживать контакты с местной знатью. Так что быстрых результатов я из-за границы не ждал. И всё же, имея на руках готовые списки с именами и местожительством нужных мне людей, переговорить с большинством фигурантов они успели.

В основном, мимо. Большинство толковых учёных и механиков и так вполне преуспевали, занимая доходные должности в европейских университетах или при дворах местных правителей. И менять привычный образ жизни ради переезда в далёкую Московию, никто из них не желал.

И как итог, к осени в Москве появилось лишь двое: Иоганн Кеплер и Роберт Фладд. Да и то, последний, покинув Англию сгоряча, (не поделил что-то с руководством Оксфордского университета) уже явно жалел о недальновидном