Последний выстрел - Эмма Пиньятьелло

оперся рукой о стену над ее головой, а она вжалась спиной в дубовый стеллаж. – Мне нужно сосредоточиться на Барбарани.

Ее сердце сжалось в кулак, бьющий в стенку грудной клетки. Находиться рядом с ним было физически больно.

– Но я не могу, – он наклонился; его глаза напоминали два темных кипящих озера, – сосредоточиться. Макселла. – Он произнес это мягко, словно лаская ее, но глаза сверкнули, а пальцы задели тонкую шелковую бретельку платья.

С ее губ сорвался дрожащий вздох.

– Дело не в платье. Дело в том, что под платьем. – Пальцы соскользнули с бретельки на голое плечо, и ее кожа вспыхнула от прикосновения. От плеча тонкая линия пролегла к изгибу ее бедра.

Она больше не могла убеждать себя, что ничего не происходит.

Она больше не могла убеждать себя, что не хочет этого.

Песчаная крепость, которую она всегда считала каменной, рассыпалась под напором волн его жара. Выставляя последний заслон, она прошептала:

– Невозможно получить все сразу…

– В этом-то и проблема, Макс… – перебил ее Грей. Его пальцы остановились. – Я хочу все.

Он с такой силой впился в ее губы, что она ударилась затылком о дубовую доску. Нужно было что-то делать. Остановить его. Оттолкнуть. Но вместо этого она схватила его за ремень и притянула к себе.

То твердое, что уперлось ей в живот, должно было напугать ее, но вместо этого наполнило ее новой ужасной силой, опасной магией, пользоваться которой ей не полагалось.

– Макс…

Если это была просто игра, то он мог бы получить «Оскар».

Горячий, голодный язык пытал и дразнил. Она ответила с такой же страстью; ногти проскребли по коротким волосам на затылке, и даже от этого движения по ее телу побежали мурашки. Он спустился к шее, уткнулся в нее, и она не смогла удержать вырвавшийся из горла стон. Его губы уловили вибрацию в ее горле, и в его крови будто вспыхнули золотые искры.

– Ты отравила меня собой, и мне нужно вывести из себя этот яд. – Он снова приник к ее шее, и она откинула голову, чем он тут же воспользовался. Оставляя пустую оболочку, словно вампир, он высасывал из нее все, чем она была когда-то.

Но ей было все равно.

Все потеряло смысл и значение, все исчезло, кроме Грея Хоука, его губ и рук, до боли сжавших ее бедра. Только она не чувствовала боли. Он вдавил ее в стену – ни вырваться, ни даже повернуться, – но лучшей тюрьмы она не могла бы и желать. Обхватив ее снизу, он атаковал ее рот с нетерпением и жадностью, казалось бы невозможными для человека столь выдержанного и дисциплинированного.

Удерживая ее на руках, он помог ей обвить его ногами и притянуть к себе, исторгнув из него рык, от которого по ее телу прокатилась наэлектризованная волна желания.

Бретельки платья сползли с плеч, и он легким жестом смахнул их еще ниже, обнажая груди и впиваясь в них взглядом. Ей хотелось закричать, потому что она знала – этот взгляд не принадлежит и никогда не будет принадлежать ей. Даже платье, которое он срывал с нее, не было ее платьем.

Но когда он сжал губами сосок и прикусил так сильно, что она сцепила зубы, удерживая стон, все, даже боль, растворилось в захлестнувшем ее наслаждении. Вонзив ногти в его спину, она откинула голову и закрыла глаза, изо всех сил стараясь удержаться. Рот, кривившийся в презрительной усмешке при их первой встрече, теперь терзал ее пылающую плоть в мучительной попытке поглотить ее всю, без остатка.

– Мне многого стоило не сделать это тогда, когда ты показала их мне в первый раз, – пробормотал он, губами выводя на ее коже нежные и мучительные узоры.

– Я не показывала их тебе. Я предъявляла доказательство.

– Что ж, у тебя это получилось, – прорычал он, впиваясь в другую грудь.

– Хоук! – Господи, нет, она хотела продолжения так же сильно, как он, но жар желания сделался невыносимым.

– Чего ты хочешь?

Зачем он спросил? Она хотела, чтобы он просто взял ее, и тогда она смогла бы убедить себя позже, что поддалась моменту, что ей не в чем себя упрекнуть.

– Я хочу, чтобы ты трахнул меня или отвалил к чертовой матери.

Он оторвался от нее, и она едва не закричала, что имела в виду не это, что ей достаточно того, что есть, лишь бы его губы, язык, зубы оставались там, где только что были.

Она снова стояла на полу, хотя он все еще поддерживал ее одной рукой, потому что без этой поддержки ей было трудно удержаться в вертикальном положении. Его другая рука рвала шелк платья, и пальцы оставляли следы, которые уже не стереть, татуировки, о которых никто никогда не узнает. Эти пальцы скользнули вверх по нежной атласной коже бедра, и она поняла, что игра окончена – ни язвительная колкость, ни холодное безразличие не могли скрыть того влажного факта, который убедительнее всяких слов показывал, как сильно она его хочет.

Она не увидела самодовольной улыбки. Его палец проскользнул под резинку трусиков, его глаза потемнели, и она поняла – они перешли ту грань, за которой нет возврата.

– Перестань издеваться, – сказала она в подбородок, выбритый, но все равно колючий.

Он покачал головой – нет – и снова приник губами к изгибу шеи, одновременно водя пальцами у влажной ложбинки.

– Пожалуйста, – прошептала она. – Чтоб тебя.... Пожалуйста.

Едва с ее губ сорвалось второе «пожалуйста», как один за другим два пальца проникли внутрь, и в Макс словно взорвалась бомба. Пальцы безжалостно касались плоти, и после них то тут, то там вспыхивало пламя. Они знали все ее стратегические точки, как если бы она сама рассказала ему о них. Он доводил ее до беспамятства, и его тяжелое, горячее дыхание обжигало кожу.

– Грей… – пробормотала она, дрожа.

– Ты нужна мне… – Его глухой, низкий голос отдался в ней вибрацией. – Вся ты и прямо сейчас. Подними это гребаное платье.

Она с готовностью подчинилась и, вцепившись в помятый шелк, потянула его вверх. Он раздвинул ей ноги и…

Она вскинула руку, чтобы накрыть рот и удержать рвущийся изнутри стон, но выпустила из пальцев платье. Во рту появился вкус крови, но она только еще крепче закусила губу. С каждым движением его языка в нее вливалось жидкое пламя. Она вцепилась в волосы и вздрогнула, когда он застонал, требуя больше и больше. Каждое его движение раздувало пламя, и она уже не могла контролировать себя.

Черт.

Неужели она кончит, так и не