По дороге в Вержавск - Олег Николаевич Ермаков

предвечерний летний час, как обычно, на сельской улице мало народу, почти никого и нет, все в деле. И они решили ехать дальше. И, проехав, может, с километр, увидели петляющую чистую и быструю реку.

– Это Гобза, – убежденно сказал Илья.

– Значит, товарищи язычники, мы на верном пути, – заявил Арсений.

Аня при этом повела плечами, как бы сбрасывая что-то. Хотела ответить, но передумала. И они покатили дальше по ухабистой пыльной дороге.

– Ну и дела! – выкрикнул Арсений. – Тут целый тракт к Вержавску! Может, и город уже отстроили?! С кинотеатром и планетарием, библиотеками и стадионом!

– Подожди, – откликнулся Илья. – Там дальше будут настоящие дебри.

– Откуда ты знаешь? – спросила Аня, слегка задыхаясь от езды.

– А на что же и существуют карты? – ответил Илья.

– Может, ты все-таки уже бывал там, а? Признавайся, Геродот!.. То бишь… Сновид! – воскликнул Арсений, обогнавший всех.

Некоторое время ехали молча.

– Так бывал? – снова подал голос Арсений.

– Мы же вроде как поклялись? – вопросом ответил Илья.

Голос его дрожал от тряски.

– Ну у тебя и воля, – заявил Арсений. – Я бы не выдержал. А ты, Ань?.. Снежань… То есть… как это там?

– Гостена, – напомнил Илья.

– И у меня воля, – ответила Аня.

– Но одна… ак бы ты… хала… да? – насмешливо спросил Илья.

Ветер срывал звуки с языка. Листва шумела.

– Нашл… бы провож… – отозвалась Аня.

– Ник… антист? – спросил Арсений.

Аня не ответила, с улыбкой глядя ему в спину и крутя педали.

Когда они порядочно уже отъехали от Демидова, Аня вдруг затормозила.

– Полундра, хлопчики! – закричала она.

Арсений и Илья останавливались, оглядывались на нее.

Отдышавшись, девушка выпалила:

– Соль!..

Раскрасневшееся потное лицо Ильи затряслось, задергалось от смеха так, что и очки сползли. Арсений тоже смеялся.

– Это крик из семнадцатого века, – выговорил Илья, поправляя очки.

– Нет, я серьезно, – сказала девушка. – Ну чего вы? Как жеребцы. И головы у вас дырявые.

– А сама-то? – спросил Арсений. – В древнерусских мечтах витала?

– Что же нам делать? – говорила Аня, оглядываясь назад. – Вон в какую даль заехали… И не видать ничего.

А дорога уже шла по лесу, лишь иногда слева открывалась Гобза в ивовых кустах, и за нею луга. Пахло смолой, багульником болотным, прошлогодней листвой и всякой лесной рухлядью гниющей. А то наносило аромат каких-то цветов. К вечеру, как обычно, куковала кукушка.

– Ерунда, – сказал Арсений, махнув рукой. – Будут же там деревни, у кого-нибудь и купим.

– А сколько еще ехать до деревни какой-нибудь?

– Да недалеко, – отозвался Илья.

Он слез с велосипеда, расстегнул карман рюкзака и достал фляжку, откатил назад велосипед и протянул ее Ане. Она благодарно кивнула и отпила воды, хотела протереть горлышко, но Илья опередил ее и взял фляжку, приник к ней. Утираясь тыльной стороной ладони, Аня с улыбкой смотрела на него. А вот Илья, прежде чем отдать фляжку Арсению, горлышко протер.

Солнце освещало макушки высоких елей.

– Я уже уморилась, – призналась Аня. – Вон там бы и остановиться, разбить наш бивак. – Она указала на полянку слева. – И до речки рукой подать… Там же рядом Гобза?

Арсений прислонил велосипед к березе, снял кепку и повесил ее на руль, полез в карман и вынул коробку с папиросами.

– Геродот-Сновид, будешь?

Тот покачал головой.

– И как это три богатыря без курева жили, – проговорил Арсений, закуривая папиросу.

– Они бы тогда всё кашляли да кашляли, как черти у печей, – сказала Аня.

Арсений взглянул на нее и, подумав, кивнул.

– Наверное, попы, выдумавшие ад, бывали на Донбассе. Все там под землей с рожами черными – ну точно чертяки. Сразу и не узнаешь: брат Васька, или Тимоха, или еще кто другой…

И, поглядывая на озаренные солнцем верхушки елей, он начал напевать:

Гудки трево-о-жно загудели,

Народ бе-э-жит густой та-а-лпой,

А молодого коного-о-на

Несут с разбитой гэ-э-ловой…[5]

Аня хлопнула в ладоши.

– А какая еще там песня про курганы темные! – воскликнула она.

И запела довольно мелодично, чисто:

Спят курганы темные,

Солнцем опаленные,

И туманы белые

Ходят чередой…

Через рощи шумные

И поля зеленые

Вышел в степь донецкую

Парень молодой…[6]

– Какая же славная кинокартина, – сказала Аня.

– Это про парочку вредителей, кулака и сына кулака, что обвал на шахте учинили? – спросил Илья.

– Да ну тебя, – откликнулась Аня, с неудовольствием глядя на него. – Картина же не про это.

– А про что?

– Про… любовь.

Илья усмехнулся:

– А ты что скажешь, Сенька Дерюжные Крылья?

Арсений пустил дым кверху и ответил, что ему чудно было услышать ту песню про коногона, которую еще брат Тимоха в письме в Касплю давным-давно присылал. Да с другим мотивом. Он же не знал, как ее петь… Но слова сразу выучил и пел на свой лад.

– Ну а еще удивился, что режиссер тот ни одного коногона так и не показал. Как будто, мол, все такое механизированное, вагонетки на электрической тяге по рельсам бегут. А они на тяге Рыжака да Жазели…

– Жизель? – переспросила Аня.

– Жазель. Соловая была кобыла с почти белой гривой. Своенравная. Лишнюю вагонетку причепил – не потянет.

– Тяжело? – спросила участливо Аня.

– Лишняя. Положено две – значит, две, и баста.

– По весу определяла, что ли?

– Шахтерские лошади грамоте обучены, – отвечал с улыбкой Арсений. – Нет, по звуку. Чикнула сцепка – раз вагонетка, чикнула другая – две. Всё. Третья клацнула – с места не сдвинется, хоть убейся.

– А Рыжак?

– Рыжака можно было обмануть.

– Как?

– Да когда коногон цепляет вагонетку, его подручный – тормозной, то есть такой примерно паренек, каким и был я, в это время горбушку с солью ему сует. И тот, дурина, глох от жадности. А Жазель – никогда. И горбушку ухватит, и с места не стронется.

– Ой, ну зачем же третью цеплять, если положено две? – спросила Аня.

Арсений взглянул на нее.

– Ну ты же «Большую жизнь» глядела? Не помнишь, из-за чего там весь сыр-бор?

– Из-за… – Аня запнулась и начала краснеть, с досадой отвернулась.

– Из-за нового метода дóбычи угля. А в чем он был? Да в перевыполнении плана. Чем больше, тем лучше. Все просто. Если человека заставлять в два раза больше бить угля, – а лошадь? И ее надо заставить. Но Жазели было плевать на соцобязательства.

– Не стахановка, – заключил Илья.

Арсений кивнул.

– Ага.

– «Жизель», – сказала Аня, – есть такая опера.

– Про любовь?

– Ну этого уж я не знаю. Не довелось в клубе в Каспле увидеть.

– Почему в Каспле? В Смоленск труппа,