Море и жаворонок. Из европейских и американских поэтов XVI–XX вв. - Антология

Под январским солнцем, забыть

О печальном шуме вершин

И о трепете редкой листвы,

Шепчущей нам о стране,

Где вот так же ветер гудит

И вершины шумят,

И кто-то, осыпанный снегом,

Глядит, не зная, кто он,

В ничто, которого нет, и то, которое есть.

Человек с хронически больным горлом

Мне все равно, какое время года,

На стеклах – плесень лета иль зимы,

Я онемел в стенах своей тюрьмы,

Здесь вечно та же скука, без исхода.

Пусть ветер – вестник пекла или стуж —

Колотит в ставни спящих метрополий,

Пророчествуя им о сельской воле —

Он не нарушит спячки этих душ.

О язва повседневности… Быть может,

Когда б зиме-сиделке удалось

Сбить жар ее, охолодив насквозь —

До самой ледяной последней дрожи,

Я б тоже мог, сомненья одолев,

Ногтями соскребать со стекол плесень,

Чтоб время одарить охапкой песен.

Но сменит ли оно на милость гнев?

Питер Пигва за клавикордами

I

Как из клавиш – беглые ноты,

Так из этих нот сладкозвучных

Извлекаю я музыку сердца,

Музыка – больше, чем звуки;

Это то, что я ощущаю,

Сидя в комнате рядом с тобою,

Думая о твоем синем платье

И его шелковых волнах. Вот так же

Старцы вожделели к Сусанне.

В теплом свете зеленого заката

Под деревьями она купалась;

А красноглазые старцы

Смотрели, и струны их жизни

Дрожали, и ветхие вены

Пульсировали пиццикато.

II

В зеленой воде

Прозрачной

Сусанна лежала

Нежась.

Касания струй

Ласкали ее,

Искали ее,

Была в них

Робость и свежесть.

Под яблонями

На берегу

Сусанна стояла,

Ее знобило,

И не было сил

Навлечь покрывало.

Сусанна шла по траве

Ногами нагими.

Зефиры сновали вокруг,

Как рабыни,

С шарфами прозрачными

И кружевными.

Дыханье чужое

Ожгло ей плечо,

Сверчки онемели.

Она обернулась —

Цимбалы ударили,

Трубы взревели.

III

Тут служанки вбежали с шумным

Дребезжаньем, подобно бубнам,

Удивляясь хозяйки крикам

Против старцев с угрюмым ликом.

И был ропот их в перерывах,

Словно дождик, шумящий в ивах.

И огонь, подъят к небесам,

Осветил красоту и срам.

И служанки умчались с шумным

Дребезжаньем, подобно бубнам.

IV

В воображенье красота мгновенна,

Как незаконченный эскиз творца;

Но воплотясь – она не знает тлена.

Плоть умирает, красота живет.

Так тают вечера в зеленой пене —

Волны возвратной вечное струенье.

Так замирает сад в тисках зимы,

Укрыв свой аромат под рясой тьмы.

Так вянут девы томно и устало

Под свежий звук рассветного хорала.

Сусанна похотливую струну

В сердцах у старцев гаснущих задела —

И смерти скерцо завершило дело.

Теперь она в бессмертии своем

На струнах душ смычком воспоминаний

Играет нескончаемый псалом.

Тринадцать способов нарисовать дрозда

I

Среди гор, засыпанных снегом,

Единственной движущейся точкой

Был глаз черного дрозда.

II

Я думал натрое —

Как дерево,

Приютившее трех дроздов.

III

Черный дрозд, закрученный зимним вихрем.

Он словно вырван из пантомимы.

IV

Мужчина и женщина —

Одна плоть.

Мужчина, женщина и дрозд —

Одна плоть.

V

Не знаю, что выбрать —

Красоту звучаний

Или красоту умолчаний,

Песенку дрозда

Или паузу после.

VI

Гроздья сосулек загородили окно

Первобытным стеклом.

Тень дрозда

Пересекла их дважды,

Туда и обратно.

Загадка

Этой мимолетности

Неисследима.

VII

О тощие мудрецы Хаддема!

К чему вам императорские соловьи?

Взгляните, как прогуливается дрозд

Под ногами у девушек

На лужайке.

VIII

Мне ведомы тайны созвучий

И тайны гибких, властительных ритмов.

Но мне ведомо также,

Что без дрозда

Ничего бы не вышло.

IX

Когда дрозд скрылся из глаз,

Он наметил границу

Какого-то важного круга.

X

При виде дроздов,

Летящих в зеленом свете,

Даже прожженные сводни мелодий

Взвизгнут.

XI

Переезжая мост через Коннектикут

В стеклянной карете,

Он вдруг испугался:

А не принял ли он за дрозда

Тень своего экипажа?

XII

Все течет.

Дрозд не меняется.

XIII

Вечерело весь день.

Снег шел

И собирался идти.

Черный дрозд сидел

В сучьях кедра.

Le Monocle de Mon Oncle

I

«О матерь гор, царица облаков,

Порфира солнца и венец луны,

Нет сокрушительнее слов твоих,

Нет смертоносней этих алебард!»

Так я велеречиво к ней взывал.

Не над собой ли я шутил, шутник? —

О бедный недомыслящий тростник!

Кипящих дум прибой выносит вверх

Ее улыбки радугу. И вот

Безудержней еще и солоней

Из глаз моих фонтан печали бьет.

II

Багряная над морем золотым

Мчит птица, голосов родных ища