Море и жаворонок. Из европейских и американских поэтов XVI–XX вв. - Антология

тихо, понемногу дуть.

И вместо воя, вместо рева —

    Не дуновение, а дух —

Возникли музыка и слово.

    И ветер обратился в слух.

Врасплох

И каждый раз, когда порой полночной,

В таинственный и тихий час урочный,

Снег шелестящий, белый снег с небес

Посыплется на голый, черный лес, —

Я удивленно, робко озираюсь,

И возвожу глаза, и спотыкаюсь,

Застигнутый врасплох, – как человек,

Который разлучается навек

И со стезей своей, и с белым снегом,

Томимый неисполненным обетом

И не свершив начатого труда,

Как будто бы и нé жил никогда.

Но прежний опыт говорит мне смело,

Что царство этой оторопи белой

Пройдет. Пусть, пелена за пеленой,

Скрывая груды опали лесной,

По пояс снега наметут метели,

Тем звонче квакши запоют в апреле.

И я увижу, как сугроб седой

В овраги схлынет талою водой

И, яркой змейкой по кустам петляя,

Исчезнет. И придет пора иная.

О снеге вспомнишь лишь в березняке,

Да церковку заметя вдалеке.

К земле

Любви коснуться ртом

Казалось выше сил;

Мне воздух был щитом,

Я с ветром пил

Далекий аромат

Листвы, пыльцы и смол.

Какой там вертоград

В овраге цвел?

Кружилась голова,

Когда жасмин лесной

Кропил мне рукава

Росой ночной.

Я нежностью болел,

Я молод был, пока

Ожог на коже тлел

От лепестка.

Но поостыла кровь,

И притупилась боль;

И я пирую вновь,

Впивая соль

Давно просохших слез;

И горький вкус коры

Мне сладостнее роз

Иной поры.

Когда горит щека,

Исколота травой,

И затекла рука

Под головой,

Мне эта мука всласть,

Хочу к земле корней

Еще плотней припасть,

Еще больней.

Остановившись на опушке в снежных сумерках

Чей это лес – я угадал

Тотчас, лишь только увидал

Над озером заросший склон,

Где снег на ветви оседал.

Мой конь, заминкой удивлен,

Как будто стряхивая сон,

Глядит – ни дома, ни огня,

Тьма да метель со всех сторон.

В дорогу он зовет меня.

Торопит, бубенцом звеня.

В ответ – лишь ветра шепоток

Да мягких хлопьев толкотня.

Лес чуден, темен и глубок.

Но должен я вернуться в срок;

И до ночлега путь далек,

И до ночлега путь далек.

Вспоминая зимой птицу, певшую на закате

День угасал в морозном блеске.

Я шел домой – и в перелеске,

Где стыла голая ветла,

Почудился мне взмах крыла.

Как часто, проходя здесь летом,

Я замирал на месте этом:

Какой-то райский голосок

Звенел мне, нежен и высок.

А ныне все вокруг молчало,

Лишь ветром бурый лист качало.

Два раза обошел я куст,

Но был он безнадежно пуст.

С холма в дали искристо-синей

Я видел, как садился иней

На снег – но он старался зря,

Серебряное серебря.

По небу длинною грядою

Тянулось облако седое,

Пророча тьму и холода.

Мигнула и зажглась звезда.

Застынь до весны

Прощай до весны, неокрепший мой сад!

Недобрые нам времена предстоят:

Разлука и стужа, ненастье и тьма.

Всю долгую зиму за гребнем холма

Один-одинешенек ты простоишь.

И я не хочу, чтобы кролик и мышь

Обгрызли кору твою возле корней,

А лось – молодые побеги ветвей,

Чтоб тетерев почки клевать прилетал.

(Уж я бы их всех разогнал-распугал,

Я палкой бы им пригрозил, как ружьем!)

И я не хочу, чтоб случайным теплом

Ты мог обмануться в январские дни.

(Поэтому ты и посажен в тени,

На северном склоне.) И помни всегда,

Что оттепель пагубней, чем холода;

А буйные вьюги садам не страшны.

Прощай же! Стерпи – и застынь до весны.

А мне недосуг дожидаться тепла.

Другие меня призывают дела —

От нежных твоих плодоносных стволов

К сухой древесине берез и дубов,

К зубастой пиле, к ремеслу топора.

Весной я вернусь. А теперь мне пора.

О, если б я мог тебе, сад мой, помочь

В ту темную, в ту бесконечную ночь,

Когда, онемев и почти не дыша,

Все глубже под землю уходит душа —

В своей одинокой, безмолвной борьбе…

Но что-то ведь нужно доверить Судьбе.

Уоллес Стивенс

1879–1955

Родился в семье адвоката. Окончив трехлетний курс в Гарварде, подвизался журналистом в Нью-Йорке, но затем решил приобрести более надежную профессию и поступил в юридическую школу. С 1908 года работал в страховых компаниях, постепенно продвигаясь по службе. Жил в Хартфорде, откуда выезжал лишь по служебным делам и в отпуск. Первый сборник «Фисгармония» (1922) был сочувственно встречен немногими ценителями. Признание пришло четверть века спустя вместе с Болингеновской премией 1950 года. Стивенс – поэт герметический и эксцентричный. Он признавался: я люблю загадывать загадки, ведь читатель любит их разгадывать. Его относят к модернистам, но сам поэт считал себя приверженцем романтизма. Бродский называл Уоллеса Стивенса и Роберта Фроста «двумя вершинами литературного наслаждения».

Снежный человек

Нужен зимний, остывший ум,

Чтоб смотреть на иней и снег,

Облепивший ветки сосны.

Нужно сильно захолодеть,

Чтобы разглядеть можжевельник

В гроздьях льда – и ельник вдали