Море и жаворонок. Из европейских и американских поэтов XVI–XX вв. - Антология
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Явились девять Муз к Фортуне и рекли:
«О ты, владычица и моря, и земли!
Ты возжигаешь свет созвездий путеводных,
Ты правишь судьбами созданий земнородных,
Богиня мощная! под этою Луной
Все сущее тебе покорствует одной;
Велишь ты – и цари сражаются с царями,
И корабли плывут, одевшись парусами,
И пахарь дотемна на пашне спину гнет,
Купец торгуется, солдат на смерть идет;
По прихоти твоей ведутся в мире войны,
Мятутся и кипят народы беспокойны;
О ты, во всех краях у всех земных племен
Издревле чтимая под тысячью имен
То щедрой, то скупой, то праведной богини, —
Внемли, заступница, и помоги нам ныне.
Когда-то нами был на воспитанье взят,
Взлелеян меж сестер, взращен, как младший брат,
Безвестный юноша Ронсар, вандомец родом;
Он доступ получил к священным нашим водам,
Он упражняться мог на арфе золотой;
Счастливец! он не раз уверенной стопой
Взбирался на Парнас. Веселий наших зритель,
Он лавровый венок носил, как победитель,
И, влагой чистых струй Кастальских упоен,
На травах при луне пускался в пляску он.
И этот наш Ронсар, певец неблагодарный,
Наивно соблазнясь приманкою коварной
Придворных милостей (несчастный дуралей!),
Стал домогаться вдруг чинов и должностей.
А наших ласк бежит, пренебрегает нами,
Ничуть не дорожит парнасскими дарами,
Отрекся от Камен, страшится, как чумы,
Священных тех высот, где обитаем мы.
Кастальского ключа забыл он вкус блаженный,
И арфу разломал рукою дерзновенной.
Внемли, Богиня, нам, и пусть твой грозный бич
Сумеет дерзкого отступника настичь;
Иль безнаказанной останется обида,
Что смертный учинил нам, дочерям Кронида,
Богиням девственным, кому со всех концов
Возносятся хвалы бесчисленных жрецов?!
Припомни, что и ты своею славой громкой
Обязана лишь нам, – иначе для потомка
Не сохранился бы, запечатленный в стих,
Правдивый перечень превратностей твоих;
Никто не верил бы в самодержавный Случай,
Не почитал тебя богинею могучей.
Пообещай же нам, что все его мечты,
Как дым, развеются, бесплодны и пусты,
Что жизнь его пройдет в одних надеждах тщетных.
В тенетах неудач, в заботах беспросветных,
Что просьбами его наскучит Меценат
И в гневе от него отворотит свой взгляд.
Богиня, сделай так; в твоей же это власти —
На грешника навлечь все беды и напасти».
Умолкнул Музы глас; Фортуна внемлет ей
И к просьбе снизойти стремится поскорей.
Уже вокруг нее разнузданно и дико
Теснится и шумит чудовищная клика
Лихих приспешников, готовых – лишь скажи!
Сорваться и лететь по знаку Госпожи
Без колебания, куда б ни повелела,
На дело доброе иль на худое дело.
Меж ними – страсть, дуэль и ненадежный друг,
И немощь бледная, и гложущий недуг,
И буря грозная, и кораблекрушенье,
И беспощадный бой, сулящий пораженье,
Досада жгучая, что не дает уснуть,
Отчаянье, клинок направившее в грудь,
Измена суженой, имения утрата,
Проклятие отца, потеря друга, брата,
Обида лютая, опала без причин —
И тысячи других напастей и кручин.
Короче говоря, все лихо и все горе,
Что стережет людей на суше и на море,
Толпою окружив своей царицы трон,
Как стража грозная, стоит со всех сторон.
А между этих зол – утехи и забавы,
Приманки роскоши, богатства, власти, славы —
Тех выгод, что всегда на ниточках висят
Под сводом царственных сверкающих палат,
На ниточках простых, двойных или крученых,
Порою шелковых, порою золоченых,
Которые Судьба, слепая госпожа,
Срезает наугад в единый взмах ножа,
И вот, кто был в парче, бредет в лохмотьях грязных…
Так много жребиев вокруг разнообразных
Столпилось, как весной былинок на лугу.
Как желтого песка на нильском берегу.
И вот из всей своей неисчислимой дворни
Фортуна выбрала того, что попроворней,
Лакея верного, что промаха не даст
И службу сослужить для Госпожи горазд.
Призвав его, велит: «Злосчастье, собирайся;
Незримым обернись и мигом отправляйся
В Париж; там силою своих коварных чар
Проникни в малого по имени Ронсар.
Явись к нему с утра, когда он спит в постели,
И поселись тайком в его душе и теле,
В глазах, в ушах, в устах, чтоб он нигде не знал
Удачи, чтоб, о чем бедняга ни мечтал,
Чего б ни затевал, все было зря. Лети же
С попутным облаком, чтоб завтра быть в Париже!»
Так молвила Судьба, давая свой наказ
Злосчастью ловкому, пролазе из пролаз.
В тот ранний час, когда встает заря младая,
Пифона старого на ложе покидая,
И утренний певец, под небосвод взлетев,
Над крышею Дора заводит свой напев,
Злосчастье гнусное ко мне в окно влетело,
Легло со мной в постель, в мое проникло тело,
Быстрее молнии пронзив меня насквозь, —
И, словно черный яд, по жилам растеклось.
Я пробудился вдруг, неясную истому
На сердце чувствуя, и, выходя из дому,
Споткнулся о порог – первейший знак, что зло
В то утро по пятам уже за мною шло.
Вдруг, невесть отчего, мороз прошел по коже,
Я книгу выронил от зябкой в пальцах дрожи,
На солнце яркое с надеждою взглянул,
Хотел было чихнуть, – но так и не чихнул.
С того дурного дня я весь погряз в заботах,
В корыстных хлопотах, в завистливых расчетах;
Злосчастье, что ни день, мытарило меня,
Кормя посулами, надеждами дразня.
Вас, дорогой Одэ, я утомил собою,
Наскучил королю вседневною мольбою —
И милостью его давно бы стал богат,
Когда б не спутник мой, незримый супостат.
Но на мою беду, Злосчастье не дремало
И случай ухватить никак мне не давало.
Возникни при Дворе какой-то ложный слух —
Я первый узнаю, чтоб мчаться во весь дух
За мнимой выгодой; а верное известье
Меня конечно же