Судный год - Григорий Маркович Марк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ответчик вдыхает полной грудью. Первый живительный глоток после целого дня в шуршащем бумагами, мертвом пространстве суда.
– Сколько же это будет продолжаться?! Ведь должен же… – невнятной незнакомой хрипотой вместо своего обычного голоса бормочу я. Дергаюсь, словно головою попал в воздушную яму, останавливаюсь, замолкаю. Снова ноющая, тянущая боль слева выпустила свои острые щупальца по всей грудной клетке, обхватила со всех сторон. Одно резкое движение, и что-то очень драгоценное и хрупкое треснет, разобьется внутри.
Защитник, не отвечая, растягивает в улыбке губы и приоткрывает свой набитый острыми белыми клыками рот, давая понять, что не находит слов. (Во всяком случае, во рту у него их сейчас уж точно нет. Подзащитный может в этом сам убедиться.) Или это он придуривается? Просто собирается чихнуть? Вместо того чтобы смотреть в рот и ловить каждое его слово, хорошо бы заглянуть ему в душу. Но это как раз непросто. Снежинка плавно опускается на подрагивающий багровый обрубок адвокатского языка. Дыхание светится в морозном воздухе. Даже на небольшом расстоянии кажется, что у его грубо вытесанного лица нет никаких черт. В своем сером элегантном пальто волчьего цвета, плечи которого покрываются сейчас темными пятнами тающего снега, и высокой меховой шапке он выглядит как уменьшенная копия одного из загадочных истуканов с острова Пасхи, неизвестно как оказавшаяся здесь, в центре Бостона. Эта короткая мизансцена на грани трагизма и гротеска чего-либо, кроме раздражения, у меня не вызывает.
Любит, должно быть, поразвлечься мой Защитничек. Теперь он еще крышку своей черепной коробки приподнимет, чтобы я убедился, что мыслей у него там тоже нет?.. И чего он все время ерничает, ухмыляется, пытается изобразить что-то весьма непонятное и многозначительное? А ведь на самом деле же ничего из себя не представляет. Ухмыляющаяся пустота. Вроде зубных протезов на дне круглого стакана с водой. Клацают тихонько, как кастаньеты, изображая веселье, и только пузырьки поднимаются на поверхность…
Наконец Адвокат всем телом поворачивается к мне и снова усмехается. В этот раз с симпатией. Но глаза остаются совершенно серьезными. Короткие пальцы задумчиво копошатся в аккуратном овале новой, победоносно густой бороды, будто он наигрывает на губной гармошке. Но звуков на свет не появляется. (Должно быть, она все-таки оказалась настоящей. А необычайная урожайность кожного покрова напрямую связана с избытком жизненной энергии.) Адвокатская пантомима заканчивается разведением рук и опущенной физиономией. Потом он идет к своему мерседесу, терпеливо поджидающему его с заросшим ледяными чешуйками ветровым стеклом и торчащей сбоку стальной антенной. Размахивает рукой, словно указывая Ответчику направление к метро. (Спасибо большое. Без него уж, конечно бы, заблудился.) Останавливается, треплет перчаткой самодовольную лоснящуюся мерседесову морду.
– Не волнуйтесь. Все будет хорошо, – произносит он своим бодрым, ничего не выражающим голосом. – Да, тут еще вот какое дело. Я получил вчера ответ из Земельного управления Израиля. Пришлось задействовать старые контакты. Так бы еще месяц тянулось. У нашей Истицы действительно было там наследство. Довольно большой участок земли в Хайфе. Прадед купил в девятьсот одиннадцатом году. В самом центре города, на горе Кармель, – деловито выворачивает он наизнанку жалобу Истицы, так что сразу вспыхивает вся не слишком приглядная подкладка. – Но недели три назад участок национализировали как недвижимость, невостребованную более восьмидесяти лет – у них там закон такой, – и уже начали застраивать. И весь хитрый замысел Эрона рухнул сам собой.
Словно в подтверждение его слов, люк рядом с мерседесом выплевывает струю шипящего пара.
Так вот откуда растут ноги моей судебной эпопеи! Из показаний Арона! Вот для чего он уговорил Инну сделать себя опекуном и начать этот нелепый процесс против единственного родственника здесь, в Америке! Вот ведь гнида! Боялся, что она может передумать и назначить опекуном меня! Одна грань моего кубика Рубика стала на свое место… Но теперь неважно… Обещал Ароновой жене, что о кагэбэшном прошлом Арона рассказывать Адвокату не буду. Надо держать слово. Чтобы не выскочило случайно, хотя вся эта дурацкая история охоты за наследством и оказалась совсем ни о чем…
– Но не полностью. Иеп, – неторопливо продолжает Адвокат и подкрепляет свои слова предостерегающим жестом указующего пальца. Потом, немного подумав, подкрепляет жест пальца новыми словами: – Вместе с участком в Хайфе прадед купил через десять лет еще один в центре подмандатной Палестины. Тогда это была британская колония. Цена его гораздо меньше. И этот участок израильтяне могут тоже в любой момент национализировать. На территорию, где он находится, сейчас претендуют палестинцы, а наша страна израильский контроль над ней не признает. Так что у наследников, если это будут американские граждане, будет много проблем.
Ну вот, теперь и ближневосточный конфликт вмешался в мой процесс. Еще чуть-чуть – и до ООН дойдет… Похоже, дяде Шимону будет чем заняться в ближайшее время… Да и Арон от моей Истицы так просто не отстанет…
Адвокат нажимает невидимую кнопку у себя в кармане. Как видно, давно уже прирученный мерседес благодарно вспыхивает в ответ хозяину красными огнями на выгнутой лакированной заднице. Все его застоявшееся тело, туго перетянутое узким ремнем из хрома, нетерпеливо подрагивает. Хозяин с треском закрывает зонт. Отработанным борцовским движением обхватывает брифкейс и, ощерив заросший волосами зубастый рот, садится в машину. Лицо у него сейчас, как у проктолога, только что закончившего заурядную операцию и с наслаждением сдирающего с себя грязные резиновые перчатки. Жесткие глаза на секунду задерживаются на подзащитном. Никакого представления о том, что прячется по ту сторону от них, у меня нет и, по-видимому, никогда не будет.
Мерседес урчит на холостых оборотах, почувствовав внутри себя хозяина, потом начинает негромко верезжать. Брезгливо плюет в мою сторону из черной круглой дырки в заду облачком ядовитого сизого дыма. Сверкающие россыпи начинают кружиться в колесах. Наконец, испортив воздух и воинственно выпучив длинные желтые клыки, срывается с места в зернистый блеск мокрого асфальта.
И я остаюсь один. В стеклянных офисах гаснут последние огни. Передо мной, застилая дорогу, мелькают снежинки – выбеленные холодом хлопья несбывшихся испугов и страхов – под склоненным стеблем понурого сиротского фонаря. На месте, где стояла машина Защитника, черная лужа с золотыми разводами. Как видно, сверкающий чопорный мерседес незаметно для прохожих ходит под себя.
Еще одного дня в моей жизни как не бывало. Маленькая
