Проощание с детством - Агония Иванова

— Из-за таких, как ты, тоже, — с готовностью бросила Оля, за что тут же получила по лицу.

— Да лучше бы тебя не было, — вздохнула Наталья и выпустила ее волосы, отошла к окну. Оля села на полу и сжалась в комок, боясь новых ударов, как будто стараясь специально сберечь живот от потрясений.

— Он тоже любит меня, мама, — прошептала Оля, давясь слезами, предательски хлынувшими из глаз, — любит… и будут у нас деньги… все будет…

— Бред, — оборвала ее Наталья с жаром, — ты совсем не знаешь жизни. Василий — твой шанс, если не хочешь сдохнуть на панели. Глупая неблагодарная девчонка! Да ты должна схватиться за него…

— Я не хочу, — буркнула Оля.

— Дура! — взвыла Наталья, вцепилась в свою густую гриву, потом спрятала лицо в ладонях. Пальцы у нее были очень красивые, с ухоженными ногтями и только многочисленные морщинки и складочки говорили о ее уже очень даже солидном возрасте. Оля знала, что случиться дальше, потому что эта сцена повторялась тысячи раз.

— Всю жизнь мне сломала! — горячо говорила мать, заламывая свои красивые пальцы и кусая губы. Сейчас начнутся новые обвинения, Оля их выучила наизусть. Тошнота стала сильнее и, пользуясь тем, что Наталья увлеклась своими переживаниями, она уползла в ванную и закрылась там. Когда ей стало немного получше, мать уже поджидала ее у двери.

— Тебя тошнило? — спросила она. Оля чуть было не соврала, но вовремя подумала о том, что за это можно крепко получить по лицу или почкам, а рука у Натальи была не по-женски тяжелая. Она заторможено кивнула.

— Да. Выпила лишнего, — попыталась оправдаться она.

— Врешь, — пресекла Наталья. Конечно, она знала, что дочь выглядит и ведет себя совсем по-другому, если пригубит алкоголя. Не раз Олю сюда притаскивали друзья в таком состоянии, когда самостоятельно ходить она не могла.

Женщина взяла Олю за подбородок и заставила посмотреть себе в глаза.

— Ты беременна, — девушка не поняла, толи это вопрос, толи утверждение. Она хотела покачать головой отрицательно, но догадывалась, что Наталья ей не поверит. Лицо матери стало таким надменным и отчужденным, что она уже заранее сжалась, готовясь к самому плохому. А может быть обойдется? Наталья занесла другую руку, но потом отступила и быстро пошла на кухню, открыла дверцу шкафа и заглянула в мусорное ведро. Все. Это конец. Сейчас она найдет тест…

Оля села на пол в прихожей и прижала колени к груди, слезы обжигали щеки, хотелось выть. Но внутри она отчаянно продолжала убеждать себя, что все обойдется, что все еще будет хорошо и Александр Викторович спасет и ее и их будущего ребенка… Но неизбежность в лице Натальи считала иначе. Она вернулась, победно сжимая проклятую улику в тонких пальцах, вся побелевшая от злости.

— Сколько раз я напоминала тебе, чтобы ты не забывала предохраняться! — начала она взволнованно, — дура. Где мне теперь искать деньги на аборт!?

— Нет! Нет! — зашептала Оля, захлебываясь собственными слезами, — я не буду его делать! Я не хочу. Я не дам убить моего ребенка!

— Сука, — выдохнула Наталья, ударила ее ногой, но потом отступила, испугавшись своей ярости, и сказала чуть тише, — чем ты собираешься кормить этого ребенка?! Как обеспечивать?! Ты подумала своей головой…

— У него есть отец, — напомнила Оля, — и он не оставит нас… он хороший человек…

— Твой отец тоже очень хороший человек, — рассмеялась Наталья отчаянно и яростно, — только почему мы с тобой живем впроголодь?!

— Да ты даже не знаешь кто он! — перебила девушка.

— Ложь, — сдавленно проговорила женщина и убежала на кухню. Оля слышала, как она плачет и понимала, что причинила ей сильную боль, но отчего-то совсем не чувствовала себя виноватой. Она сама, сама начала. Девушка только отвечала жестокостью на жестокость. Конечно она понимала, что Наталья не знает ее отца, а только хочет думать, что помнит, кем был этот человек. Крушение ее иллюзий всегда ломало ее пополам. Бабушка тоже любила пинать ее этим, пока была в трезвом рассудке, из-за чего они спорили с еще тогда живым дедом — он защищал дочь.

Оля поднялась и по стенке поползла на кухню. Ей хотелось упасть и пролежать в тихом темном месте до наступления лета, но у нее не было такой возможности.

Она осторожно тронула Наталью за вздрагивающее плечо, обтянутое красной тканью кофты с вызывающим вырезом. Женщины такого возраста обычно не позволяют себе выглядеть так, но ее мать продолжала надеяться, что кого-то заинтересуют хотя бы остатки ее былой красоты.

— Прости, — хрипло сказала Оля.

Наталья как будто не слышала ее слов, продолжая плакать. В эту минуту она снова проклинала Олю за то, что она родилась на свет, разрушив ее жизнь, лишив ее будущего.

— Не совершай моей ошибки, — вдруг выдала она и голос ее снова стал спокойным и холодным. Она подняла голову и размазала по лицу остатки туши вместе со слезами.

— Я хочу этого ребенка… — упрямо возразила Оля.

— Идиотка! — крикнула Наталья и приказала, — иди в комнату! В ящике комода, в нижнем. В альбоме с фотографиями. Деньги. Принеси их сюда.

Девушка послушалась. Мать схватила ее за плечи и тряхнула как следует.

— Мы пойдем и сделаем аборт, — прохрипела женщина, — сделаем, слышишь?! И не надо реветь! — потребовала она, заметив, как начинает трястись в судорогах истерики Оля, — я тебя спасаю. У тебя хотя бы жизнь нормальная будет. Василий хороший человек…

— Нет, мама, мамочка! — через всхлипывания взмолилась Оля, хватая ее за руки, — пожалуйста, пожалуйста… не убивай моего ребенка… — она знала, что все просьбы ее падают в пустоту, безответную и равнодушную. Наталья считала себя правой.

— Хватит, — бросила она и влепила дочери еще одну звонкую пощечину, — прекрати истерику, дура!

Оля отступила на шаг от нее и осела на стул, не в силах больше устоять на ногах. Она задыхалась и захлебывалась своими слезами, ставшими горькими, как лекарства.

— Не нужна ему не ты, не твой ребенок, — изрекла Наталья и вставила в рот сигарету, еще одну протянула Оле, но та покачала головой.

Оля отказывалась верить. То ощущение чуда, чистоты и света, которое некоторое время назад переполняло ее, бесследно исчезло, оставив ее наедине с милосердной тьмой. Все не может быть так! Не может… Это страшный сон… это куда ужаснее даже насилия, которое она пережила, даже грязи, в которой она выкупалась.

— Откуда ты знаешь! — вне себя крикнула она, лелея слабую надежду, что мать сжалиться на ней и изменит свое решение.

— Знаю.

Глава пятнадцатая

Кеша пребывал в самом отвратительном расположении духа.

Ленка не пришла ночевать, не отвечала на звонки и вовсе исчезла загадочным образом, ничего не объяснив. Он и волновался и злился и в тоже время допускал такую каверзную мысль, что без ее присутствия в своей жизни, он чувствовал себя намного комфортнее. Может быть им и в правду стоит расстаться? Весь урок литературы он думал об этом и никак не мог прийти ни к какому компромиссу. Как? Как можно жить без нее? Но он же не любит ее, не любит! И никогда не любил. Их отношения — убогая, хромоногая иллюзия прекрасных чувств, просто желание чувствовать рядом кого-то надежного, кого-то, кому можно доверять. А не дружба ли это? Разве это любовь? Разве таких чувств он хотел?

У выхода из класса он случайно столкнулся с Ларисой и некоторое время внимательно изучал ее черты, такие родные, но в тоже время ставшие непреодолимо чужими. Она выглядела такой печальной, разбитой и потерянной, что в груди он ощутил щемящее чувство болезненной нежности, желание прижать ее к себе, гладить по волосам и успокаивать. Нужно было как-то преодолеть это.

— У тебя все в порядке? — на всякий случай поинтересовался он. Девушка была настроена совсем не дружелюбно, и его беспокойство вывело ее из себя.

— У меня все отлично, — буркнула она, грубо оттолкнула его в сторону и догнала Орлову, за которой шла следом.

Мимо растерявшегося Кеши прошествовала Королева под ручку с Виноградовой. Взгляд, которым она смерила его был таким насмешливым, что Кеше захотелось провалиться под землю. Она все знает, все. И во всех его бедах виновата она! И даже в том, что Ленка не пришла домой.

Польских наклонилась к Марине и что-то ей сказала, после чего девушка обернулась на одноклассника и тихонько захихикала.

— Эй! — разозлился Кеша, — это не ваше дело…

— Не наше дело? О чем ты, Кешечка? — надменно поинтересовалась Рита, смотря исподлобья, в вишневых глазах плясали искры, разжигаемые чужой болью, над которой она потешалась. Кеша подошел поближе, готовый даже ударить ее. Как же его раздражало, что она считает себя вправе играть с их чувствами, управлять ими, совать свой нос в дела совершенно ее не касавшиеся. Ей до всего есть дело!