Опасная граница: Повести - Франтишек Фрида

Действительно, после полудня движение по шоссе совсем прекратилось. Правда, полчаса назад на повороте показался мотоциклист, но, заметив часовых, сразу развернулся. Теперь к мосту подъезжала старая «Прага». Она грохотала так, будто вот-вот рассыплется.

— В такую отвратительную погоду даже шоферам не хочется выходить из дому, — произнес Пивонька и посмотрел на часы.

В это время они обычно возвращались в лагерь. Он поправил карабин: ремень резал плечо. А смена все не шла. Вот черти полосатые!

Грузовик замедлил ход, свернул на обочину и остановился. Из кузова стали выскакивать люди в черных прорезиненных плащах. У одних на голове были каски необычной формы, у других — темные фуражки с лакированными козырьками. Но у всех на рукавах были повязки со свастикой. Они собрались возле кабины и принялись что-то обсуждать, поглядывая в сторону часовых. Какой-то маленький человечек громко кричал, размахивая руками. Ветер доносил ого голос до таможенников.

— Гонза, кажется, что-то назревает! — сказал Маковец и снял карабин с предохранителя.

Пивонька испуганно повернулся к нему:

— Не сходи с ума, это же может кончиться... — Слова застряли у него в горле, уголки губ задрожали, круглое добродушное лицо побелело, Он хотел еще что-то сказать, но горло перехватил спазм и он издал лишь неопределенный звук.

— Проклятые бездельники! — яростно ругнулся Маковец. — Мы давно должны были уйти отсюда.

Однако он сразу понял, что назревавший конфликт коснется не только часовых у моста, но и всех бойцов их отряда. Изменить они уже ничего не могли. Видно, день, о котором вопили эти горлопаны, пришел.

Пивонька переминался с ноги на ногу и шмыгал носом, будто у него начался насморк. Карабин все еще висел у него на плече, каска сползла на лоб.

От группы, стоявшей возле грузовика, отделились трое и зашагали по шоссе по направлению к часовым.

— Проклятие, сними хоть карабин с плеча! — раздраженно прошипел Маковец.

Пивонька, будто только что проснулся, сдернул карабин и снял его с предохранителя. Его лицо еще больше побелело, но губы были решительно сжаты.

— Стой! — приказал Маковец, когда люди подошли шагов на двадцать.

Он узнал их. Они были из Кенигсвальде. Сапожник Вассерман, самый маленький и самый крикливый, поднял руку и сказал:

— Не стреляйте!

— Что вам нужно? — крикнул Маковец. Он окинул сапожника взглядом и мысленно выругался: «Ах ты, карапет! Всегда был таким услужливым и добрым, потому что таможенники давали тебе заработать, а теперь выставил впалую грудь и делаешь вид, что ты маршал Геринг». — Ну так в чем дело? — спросил Маковец несколько нетерпеливо, не услышав ответа.

Ствол его карабина был нацелен прямо в сапожника — он сразу понял, как можно сбить с него эту геринговскую спесь.

Вассерман вдруг выпрямился, руки у него неестественно разлетелись в стороны. Мешая немецкие и чешские слова, он заявил, что фюрер и рейхсканцлер Адольф Гитлер (при этом имени он выпрямился еще больше) с сегодняшнего дня принял Судеты под свою защиту.

— И это все? — холодно спросил таможенник, когда сапожник замолчал. — Ну тогда мы подождем, пока придет приказ нашего правительства. Разумеется, мы его выполним.

— Сдавайтесь! — протявкал сапожник.

— Еще чего захотел, карапет! — загремел Маковец, и сапожник испуганно вздрогнул. — Слушай-ка, возвращайся лучше в свою мастерскую и чини там штиблеты, а мы тут как-нибудь без тебя разберемся.

Презрительный тон Маковеца подействовал на Вассермана словно ледяной душ. Он попытался что-то сказать, но, видимо, был настолько взволнован, что не смог выдавить из себя ни слова.

— Убирайся вместе со своим цирком, пока цел! — приказал Маковец и приложил приклад карабина к щеке.

Сапожник и приехавшие с ним поспешили к машине. Вассерман несколько раз боязливо оглянулся. Его кривые ножки смешно загребали опавшую листву.

— Что будем делать? — прошептал Пивонька.

— Откуда я знаю? — вздохнул Маковец. — Хоть бы теперь пришли эти проклятые гуляки. Нас по крайней мере было бы четверо. А что мы можем, сделать вдвоем против пятнадцати?

Он повернулся в сторону Вальдека. Шоссе было таким же пустынным. На асфальт, медленно кружась, опускались листья. Дождь не переставал.

— Нужно идти в лагерь, — сказал Пивонька.

— Мы не можем оставить мост.

— Ты в своем уме? Нас только двое, а их... Придется, как говорится в уставе, отступить под натиском превосходящих сил противника.

— Разумеется, но сначала мы должны взорвать мост.

— Может, они пришли просто попугать нас?

— Не знаю... Но мост я им не отдам, лучше уничтожу.

— И ты сможешь это сделать?

— А что тут такого? Поджечь шнур — и в укрытие.

— Для того чтобы взорвать мост, надо получить приказ.

— Как же, получишь теперь приказ! Ты же видишь, что все может решиться в ближайшие несколько минут. Они наверняка попробуют захватить мост.

— Ты прав. Собственно, в случае угрозы...

— То-то и оно! А ты не боишься, Гонза?

— Боюсь, но это не важно. Я давно боюсь, с майской мобилизации...

— Они тоже боятся.

— Откуда ты знаешь?

— Если бы не боялись, то принялись бы за нас сразу. Сколько у тебя гранат?

— Только одна.

— Дурак! — беззлобно обругал его Маковец. — Такая беззаботность... Чем каску на башку напяливать, лучше бы гранаты с собой прихватил. — Он открыл сумку и нащупал холодные металлические корпуса яйцеобразных гранат. У него их было четыре, они лежали в сумке с самого мая. — Когда же придет эта чертова смена? Проклятие! И надо же было им именно сегодня заболтаться на этой станции.

— Да, именно сегодня, — поддержал его Пивонька. Он подумал о залитом слезами письме, и жалость сдавила ему горло.

— Гонза, иди за левую тумбу, а я останусь справа. На моей стороне ящик с бикфордовым шнуром. Если они попробуют нас атаковать, отходи вдоль дороги к станции. Понял?

— Понял. А ты?

— Я взорву мост, но подожду, пока генлейновцы подойдут поближе. Я им, черт возьми, устрою фейерверк...

— Ты с ума сошел! — ужаснулся Пивонька.

— Взорву их вместе с мостом.

— Это же безумие!

— Обезумели они, а не мы.

Люди, совещавшиеся возле грузовика, вдруг рассыпались в разные стороны: одни укрылись за машиной, другие — за стволами кленов, третьи — за камнями. Щелкнул первый выстрел, второй. Отскочившая от тумбы пуля зажужжала, словно шмель.

«Глаза у тебя, как у коровы Кашпара: один туда, другой сюда», — усмехнулся мысленно Маковец и начал целиться. Наконец он нажал курок. Карабин дернулся в его руках — отдача оказалась довольно сильной. Орднер, неосторожно высунувшийся из-за дерева, упал на землю, перевернулся, несколько раз судорожно вздрогнул и застыл.

— Мы не такие мазилы... — сказал Маковец и облизнул вдруг пересохшие губы.

Стрельба прекратилась. Где-то над острыми вершинами елей раздался крик испуганной птицы. По направлению к Вальдеку пролетела стая ворон. Маковецу мучительно захотелось пить. Сейчас он готов был пить даже мутную воду, протекавшую под мостом. «Странно, — подумал он, — ведь несколько минут назад пить совершенно не хотелось».

— Они отойдут, вот увидишь! — крикнул ему с другой стороны моста Пивонька. В его хриплом голосе прозвучала слабая надежда.

Двое нацистов, выскочив на шоссе, быстро подняли убитого и оттащили за машину. Наступила тишина. Маковец нащупал в сумке коробку с патронами, нервными движениями разорвал ее. На ремне у него висел пистолет, который он когда-то купил у хозяина трактира в Юттельберге. Это был девятизарядный парабеллум. Он расстегнул кобуру, чтобы в случае необходимости можно было быстро вытащить оружие.

Орднеры снова начали стрелять, но огонь их был неточен. Они боялись высунуть нос из своих укрытий, чтобы хорошенько прицелиться. Потом некоторые из них все-таки набрались храбрости и начали перебегать от дерева к дереву, кто-то сбежал с шоссе. «Хотят зайти сбоку», — догадался Маковец. На другой стороне щелкнул карабин Пивоньки.

— Гонза, отходи! — крикнул Маковец.

Теперь он стрелял не целясь, только для того, чтобы удержать орднеров на почтительном расстоянии. Пули атакующих ударялись в бетонные тумбы, со свистом пролетали над ним. Кто-то из нацистов стрелял из автомата. Дорога, ведущая к Вальдеку, все еще была пуста. На правой мостовой опоре висел деревянный ящик, и в нем находился бикфордов шнур. «Ребята, как только подожжете шнур, шевелитесь...» — вспомнил он слова подпоручика. — Где же, черт побери, спички? Господи боже мой, ведь я же бросил их обратно Пивонъке! Идиот! Как же я теперь подорву мост вместе с орднерами?..»

По асфальту затопали кованые сапоги. Кто-то вскрикнул. Пивонька целился хорошо. Молодец! Он что-то прокричал, но Маковец его не понял. Он видел бегущие фигуры, в ушах звучал треск автомата, который его немного шокировал, потому что он никогда не предполагал, что нацисты так хорошо вооружены. Его охватил ужас от того, что сопротивление их бесполезно, что ему так и не удастся подорвать мост.