Народная Русь - Аполлон Коринфский

Егорий-Юрий, однако, слывет в народной Руси не только покровителем стад, но и хозяином волков и других хищных зверей. По преданию, он перед своим вешним днем садится на белого добра-коня и объезжает все леса, собираючи отовсюду зверье дикое да отдавая ему свои хозяйские наказы нерушимые. Каждому зверю идет от него свой приказ — наособицу: чем зубастому кормиться, где промышлять добычу. «Обреченная скотинка — не животинка!» — говорит по этому случаю сельский люд, говорит-приговаривает: «Ловит волк свою роковую овечку!», «Без Юрьева наказу и серый (волк) сыт не будет!», «На что волк сер, а и тот по закону живет: что Егорий скажет, на том все и порешится!», «Святой Егорий держит волка впроголодь, а то бы — хоть и скота не води!» В среднем Поволжье, по захолустным деревням, еще недавно было в обычае — перед выгоном стада на первое пастбище выходить вечером в луга и выкликать: «Волк, волк, скажи, какую животинку облюбуешь, на какую от Егорья наказ тебе вышел?» После этого выкликавшие, преимущественно — старейшие в семье, шли домой, в темноте заходили в овчарню и схватывали первую попавшуюся под руки овцу. Она обрекалась на жертву зверю; ее резали, отрубленную голову и ноги бросали в поле, а остальное мясо жарили-варили для самих себя и для угощенья пастухов.

О св. Егорий, как волчьем хозяине, ходит по народной Руси немало разнообразных сказов-преданий. В одном, наиболее любопытном из них, ведется речь о том, как шел через лес некий, не почитавший Бога и угодников Божиих, злой пастух; шел он к роднику — напиться водицы. Идет пастух и видит: стоит старый коренастый да ветвистый дуб, а вся понизь вокруг него прибита к земле, вся утолочена. «Дай-ка», — говорит пастух, — «дай-ка посмотрю, что тут делается!» Влез пастух на дуб, видит — едет на белом коне своем святой Егорий, а вслед за ним целая стая волков бежит. Ни жив, ни мертв сидит пастух на дубу, шелохнуть веточку боится. А Егорий подъехал к утолоченному месту, остановился под дубом и начал отдавать свои наказы волкам: рассылает их, серых, во все стороны света белого, говорит — кому чем питаться весной красною, знойным летечком, вплоть до ненастной осени. Шло время, всех волков разослал, всех наделил краюшками хлеба заботливый волчий хозяин; вдруг (видит пастух) тащится из лесной заросли старый-престарый хромой волк.

«А мне-то что ж?» — спрашивает волк. — «А тебе, — говорит св. Егорий, — вон на дубу сидит!» Сказал и уехал на своем коне. А волк сел под дубом, — сидит, а сам кверху — на пастуха — смотрит да зубами щелкает. Сидит волк день, сидит серый другой день, — все ждет, что слезет пастух, — ждет-подождет, а тот не слезает, не хочет волку в зубы попасть. Пустился на хитрость серый: взял — схоронился в кусты. Посидел-посидел пастух на дубу, пронял беднягу голод; огляделся он по сторонам — нигде не видать волка: слез и — бежать со всех ног. А волк — тут как тут: выскочил из своей засады, кинулся на пастуха, тому на этом месте и смерть пришла…

Малорусский сказ как бы дополняет это сказание. Жили-были двое братьев на белом Божьем свете, — ведется повесть, — жили-были: один богатый, другой — голь-нищета, бедный. Однажды «злиз бидный брат на дуба ночуваты, колы так о пивночи бачыть: якыйсь чоловик гоныть сылу звиря, а позаду другый чоловик ииде на вози. То булы лисун (леший) и св. Юрий. От прыгнав лисун звиря, да як раз — пид того дуба, де сидив чоловик; а св. Юрий почав раздиляты окрайцы хлиба, що булы на вози». Роздал-разделил св. Егорий привезенный хлеб своему волчьему стаду, смотрит. — одна краюшка осталась лишняя. Отдал ее угодник Божий бедняку, отдав — говорит: «Се тоби Господь дав счастя! З' цего окрайчика ты вже певне, що разживешься!» Прошло много ли, мало ли времени, — исполнились слова святого Юрия, разжился бедняк: «окрайця того никак не можно зъисты; що ни поидять, а назавтра вин и стане таким, як був: усе приростае!»… Видит это богатый брат — видит, и взяла его зависть лютая. «Дай, — думает, — и я все это сделаю!»… Пошел он к тому дубу, влез на верхушку зеленую. И снова пошло все — как по-писаному: опять начал оделять св. Юрий краюшками хлеба свое волчье стадо. Да только конец не на ту стать вышел: не хватило у волчьего хозяина одному волку краюшки, и дал наказ угодник Божий — съесть богача завидущего вместо краюшки… Зависть лютая и здесь, как в первом приведенном сказании, была наказана, и голодный волк нашел свою волчью сыть.

Пахарь-народ, поручая заботам св. Георгия Победоносца свои стада, обращается к его крепкому заступничеству — и приступая к весенним земледельческим работам. С Егорья-вешнего запахивает и ленивая соха. Так и слывет, например, в нижегородской округе двадцать третий день апреля — пролетнего месяца — за «Егорья-лениву-соху». По всей народной Руси служатся-поются в Егорьев день молебны на пашнях, а где и не служатся — так возносится к небу простодушная молитва посельщины-деревенщины, молитва о святом заступничестве Егорья-Юрия. «Он начинает работу, к его (зимнему) дню работа у мужика и приканчивается».

В Тульской губернии еще совсем недавно существовал обычай — валяться ранним утром в день Егория-вешнего по росе на полевых межниках. Кто по Юрьевой росе покатается, будет, — гласит поверье, — «силен и здоров, что Юрьева роса». Наберется, бывало, деревня силы-здоровья от Юрьевой росы, а наутро — за яровой сев. А и чудесные же свойства у этой росы: ею до сих пор пользуют знахарки — вещие бабки — «от сглаза, от семи недугов». Эта же роса, по орловскому поверью, просам на пользу идет: «На Егорья роса — будут добрые проса!»

Есть на Святой Руси местности, куда приводит Егорий-вешний и свои особые игрища, являющиеся отголоском старины. Таков, например, обычай «вождения Юрия», состоящий в том, что всей деревнею выбирают красны девушки молодого красивого парня, обвешивают его зелеными венками и кладут ему («Зеленому Егору») на голову большой круглый пирог, убранный цветами. Толпою идет деревенская молодежь в поле, оглашая воздух припевами, обращенными к св. Юрию. Трижды обходят красные девушки с молодыми парнями засеянные поля. Потом разводится на перекрестке межников небольшой костер — в виде кольца, посреди которого кладется на землю принесенный пирог («моленник»). Все пришедшие садятся с песнями вокруг костра, начинается дележ пирога: каждому должно непременно достаться хоть по малому кусочку. Кому из девушек достанется в пришедшемся на ее долю куске больше всех начинки — та выйдет по осени замуж. Доев пирог, молодежь возвращается по своим дворам, приплясывая да припеваючи:

«Мы вокруг поля ходили,Мы Егора-свет водили,Мы Егорья кликали»… и т. д.

На Егорья-вешнего в белорусских и малорусских селах закапывают на полевых межниках оставшиеся от «свяченой» пасхальной снеди кости поросят и барашков. Закапыванье это производится с особыми причетами, взывающими все к тому же Егорью. Это, по старинному, завещанному современной деревне дедами-прадедами поверью, должно оберегать посевы «от градобоя и бурелома».

Под Юрьев день старые, сведущие в преданиях суеверной старины люди строго-настрого заказывают молодым что-либо работать из шерсти. «Кто берет под Юрья шерсть в руки, у того волки овец перережут!» — приговаривают они. Объяснения этого поверья не найти ни у одного из собирателей-исследователей памятников старины: оно бесследно затонуло в волнах забвения. Несомненную связь с этим поверьем имеет другое, относящееся к Сретенью: в какой день придется Сретенье, в тот день во весь год нельзя сновать основ, чтоб не встретиться в недобрый час с волком. Есть поверье, подобное этому, и у болгар. Они во время зимнего солноворота не работают никакой шерстяной одежды: кто в такой одежине выйдет весною в доле на работу — того неминуемо разорвут волки.

У западных славян, между прочим — на Мораве, встречу весны приурочивают к весеннему Егорьеву дню. «Зима, зима («Смертная неделя!» — по иному разносказу)», — выкликает в этот день сельская молодежь: «Куда ключи девала? — Я отдала их Вербному воскресенью! — Вербное воскресенье, куда ты ключи девало? — Отдала зеленому (чистому) четвергу! — Зеленый четверг, куда ты ключи девал? — Я отдал их святому Юрию, Юрий вставал, отмыкал землю, чтобы росла трава, трава зеленая!» В Сербии, Боснии, Герцеговине, а также и в Болгарии, в каждом семействе колют на Юрьев день белого барашка, как бы принося его в жертву св. Георгию Победоносцу. Обреченной жертве связывают ноги, на голову надевают цветочный венок, завязывают глаза, рот мажут медом, а к рогам прикрепляют зажженные восковые свечи. Когда все эти приготовления сделаны, большак семьи громко читает тропарь св. Георгию, кадит ладаном и затем, занося нож над барашком, возглашает: «Св. Герги! На ти ягне!» и режет. Кровь барашка собирается в чистый сосуд и дается, как целебное средство, одержимым разными болезнями, а мясо жарится и съедается всею семьей; кости осторожно собираются и зарываются в землю. В прикарпатской округе на Егорья-вешнего пекутся из сдобного теста пироги в виде барашков, в Литве — повсюду при входе в церкви продаются в этот день восковые изображения коров, овец и лошадей. У чехов существует старинное поверье, гласящее, что, если у кого-нибудь есть дубинка, которую убита змея на весенний Юрьев день, тот смело может идти в самую горячую кровопролитную сечу: он делается неуязвимым ни для пули, ни для сабли. Записано любопытное болгарское предание о бабе, обернувшейся в первую на свете змею. В старое время, — гласит оно, — одна злая баба взяла грязную пелену и накрыла ею месяц, а месяц-то ходил в те времена чуть не по самой земле. Но, чуть накрыла его баба, поднялся он в высь поднебесную и проклял злую-нечестивую. От месяцева проклятия и обернулась она в змею, а от этой змеи и произошел весь змеиный род на земле. Много больше народила бы первая баба-змея змеенышей, да заступился за людей святой Георгий и убил змеиную прародительницу. Многое-множество других сказаний ходит по славянскому миру о святом Победоносце, и все-то они, эти сказания, доходят отголосками до народной Руси. Во всех них встает он богатырем-чудотворцем, верным-надежным заступником бедного трудового люда.