Кровь. Закат - Эльдар Салаватов

– Все так… чуть потише, если можно… – он шмыгнул носом, – пожалуйста…

– Олл райт, Христофор Бонифатьевич, – сказала Пилотка и продолжила вполголоса:

– Пришел как-то вечером в соседнюю деревню из столицы человек с солдатами – забирать местных дитятей мужеского полу, здоровьем и возрастом подходящих в рекруты… Прибежал той же ночью к Ивану Алешка, бледный как смерть… узнал он от знакомого дьяка, что записан он в бумаге у человека из столицы, что на бумаге той печати гербовые с орлами двуглавыми, и что заберут его завтра поутру в солдаты пожизненно…

Упал Алешка в ноги Ивану, плакать стал, головой оземь биться, говорил что нет ему жизни без Настеньки, помрет он от горя в солдатах или руки на себя наложит… Сжалился Иван над братом… Вышел на следующий день к человеку с бумагой царской, назвался Алешкой и ушел вместо брата младшего в солдаты…

Пилотка почти шептала. На такой громкости ее голос был совсем другим: исчезла резкость и острота согласных, смягчилась звонкость гласных, сгладились шипящие… Слова ее вили нить повествования, складывались в паучьи узоры, затягивали как омуты…

– Долго ли, коротко ли, а прошло десять лет. Хлебал Иван солдатскую кашу, постигал воинскую науку прилежно, бился с басурманами за морем и на море, и в горах, и в пустынях… Стрелял лучше всех в полку, и пули вражеской не боялся… ружье свое всегда наготове держал, а саблю точил остро как косу…. Своих в беде не бросал и приказы исполнял беспрекословно…

Будит его как-то ночью Федька Заяц – солдат из Иванова полка. «Что такое?» спрашивает его Иван. «Брат к тебе пришел, дело срочное, говорит». Иван оделся быстро и пошел за шатер. И точно – Алешка, брат его, взрослый совсем, с бородой. Обнялись братья крепко, поцеловались… «Что привело тебя?» спрашивает Иван. «Беда» – говорит Алешка «Не знаю уж к кому кроме тебя обратиться, Ваня».

И рассказал Алешка, что женился он десять лет тому на Настеньке, как и собирался, что все у них было хорошо, родила она ему дочку Машеньку, умницу, мамке и папке помощницу… А год назад приехали из столицы инженеры заграничные и стали неподалеку от деревни яму в земле рыть, шахту строить – чтобы руду железную добывать и на заводе – который ниже по реке построили – пушки и ядра чугунные отливать… Пригнали они каторжан с далекой каторги, прорыли дыры в земле, ходы такие глубокие, что света солнечного оттуда в жисть не увидишь – да бросили… не нашлось там руды, сколько им надобно было, быстро она вся закончилась… ушли инженеры заграничные в другие места руду разрабатывать, а вход шахту засыпать повелели… И все бы ничего, но стал народ в округе пропадать: то пастушок, который коров пас, то охотник с охоты не вернулся… Стали люди сказывать, что зовет их голос дивный девичий из-под земли… манит в подземелья ласково… прелестями прельщает… Нельзя голос тот слушать, бежать от него надо со всех ног… но не удержаться, говорят… совсем человек голову теряет… идет на голос в дыру эту подземную и пропадает там с концами… а потом в саване по дорогам ночным бродит, на путников нападает да кровь из них пьет. А вчера ночью Машенька – дочь Алешкина любимая, единственная – сгинула бесследно… только подружки, с которыми она цветы у дальнего озера собирала, будто бы видели, что шла она в сторону шахты…

«Помоги, Иван!» – взмолился Алешка – «Вызволи Машеньку из беды!». «Так как же я ее спасу?» – удивился Иван, – «коли непонятно от чего ее спасать!». «Нечисть там, в норе этой подземной живет», – говорит Алешка, – «семья вурдалачья. Людей в вурдалаков обращает и себе служить заставляет! Но не сразу это происходит, не сразу человек нелюдью становится… есть еще сегодня времени до полуночи у Машеньки, а после полуночи обернется она в мертвячку и станет в лугах полнолунных хороводы с покойницами да утопленницами водить». «Так ружье мое разве ж супротив нечисти поможет?» – спросил Иван. Рассказал тогда Алешка, что дед Машеньки, старый кузнец Егор, тому, кто за внучкой в логово к нелюдям отправится, пообещал выковать из стали заговоренной сердце железное, обручами булатными скрепленное… не дрогнет такое сердце даже при виде самого черта. Пообещал кузнец Егор клещи волшебные дать, которыми зубы ядовитые из вурдалачьих пастей поганых выдергивать, да слово заветное против нечисти шепнуть… Согласился Иван еще раз помочь брату Алешке. Взял он ружье свое верное, вскочил на коня и поскакал в родную деревню. Увидел он по пути, что за холмами, за горами зарево красное разливается… Думал Иван, что пожар большой в тех краях начался… Но услышал звон малиновый и понял, что кузнец Егор раздул свои горны, железо заговоренное сварил и кует ему сердце такое, что не дрогнет при виде и самого черта. Пришпорил Иван коня своего вороного, а конь вдруг споткнулся, ударился оземь и

Он брел, спотыкаясь и падая, вставая и снова спотыкаясь…

Как он здесь оказался, в этих коридорах? В этих тоннелях с серыми стенами? Как же так? Он же выбрался отсюда, разве нет? Он же вышел отсюда под небо, он же видел солнце… разве нет? Так ведь? Или это ему все приснилось? Никак не мог вспомнить… закрыл глаза, открыл – стены серые вокруг… рельсы… пошел по ним дальше…

Никак не собраться с мыслями… нет их, потому что… голова пустая, совсем пустая… отбил голову напрочь… как с коня своего вороного полетел, так и стукнулся оземь со всего маху… все из нее вылетело… а было там что когда?

Ничего не слышит… ничего совсем… даже шагов своих… оглохший… контуженный… перегоревший… выбили из него дух…

Сто лет назад выбрел к большому бездонному колодцу, к провалу, к дыре в теле земли, из которой веяло ледяным холодом… бродил, аукая между потухших горнов, усыпанных пеплом, между огромных двурогих наковален, валяющихся на боку, похожих на дохлых рыжих коров… видел молоты здоровенные изъеденные ржавчиной, кричал отчаянно, звал кого-то… размазывал слезы по щекам… никто не отозвался…

Ничего не помнит… Ничего не чувствует… сил нет никаких… высосали из него всю его силу… а была она? Кажется, была… когда? Где? У него? Или еще у кого?..

Идет по рельсам, открыв рот, хватая пустой безжизненный воздух…

Заплетаются его ноги… как идет? Непонятно… ноги мои ноги… куда вы меня ведете…

Как его зовут? Что он тут делает? Идет куда глаза глядят… куда они глядят? На рельсы… по ним нужно идти… а рельсы эти – то они есть, то нет их… растекаются куда-то… прячутся в стены и потолок… Один он здесь… совсем один… потерянный… выдохнувшийся… поникший… закричать бы – сил нет… упадет сейчас и не встанет… нельзя… нельзя… надо идти… к воротам… там где-то есть ворота, к которым надо идти… в ту сторону идет? Или от них наоборот? Не знает… ничего не знает…

Упал…

Полежал, встал на карачки, пополз дальше…

Сто лет назад выполз к большим, рухнувшим воротам. Когда-то были ворота эти огромными, замок на них еще больше, а ключ заговоренный – больше их обоих вместе взятых. Такой, что смотреть на него нужно было, задрав голову… и вот они – прямо перед ним. Плиты, некогда искусно подогнанные друг к другу, вздыбились ржавыми чешуями, словно на дохлой, давно сгнившей рыбе… узоры, не виданные им доселе ни в книгах, ни во снах, впаянные в них намертво – в труху истлели…

Он услышал шум.

Нарастающий гул, вызывающий желание заткнуть уши. Словно пущенный задом наперед и замедленный в миллионы раз колокольный звон.

Совсем рядом.

У него за спиной.

Он повернулся, стоя на четвереньках, медленно переставляя опухшие колени и исцарапанные ладони – как побитый пес.

Звон?

Да.

Телефонный звонок. Настойчивый, исторгающийся через равные промежутки времени из телефонного аппарата, висящего на стене.

Стене?

Не серый штрек, вырубленный в горной породе позади него.

Позади него – подземный переход. Выложенная кафелем бетонная труба, изгибающаяся кольцами, уходящая в никуда.

Он смотрел на него. На этот обычного вида таксофон, обеспечивающий городскую телефонную связь.

Трыыыыыынь!

Поднялся на ноги и пошел к нему, шатаясь. Кафель гулко множил шарканье его шагов. Наборный дырчатый диск мерцал, словно глаз из позабытой зарубежной научной фантастики.

Трыыыыыынь!

Он снял трубку и приложил ее к голове.

Безмолвие.

Глубокое как шахта. Как Марианская впадина. Как черная дыра.

Где-то там, на дне этой шахты, этой черной дыры – далекое шипение. Или дыхание?

– …esss…im…iii…in…io…od…oll’…nop…ka…

Голос.

– …sss…ка…net…odin…noll’…in…

Летящий сюда через миллионы световых лет. Пытающийся прорваться сквозь электрические облака. Голос с обратной стороны Марса? Венеры? Сатурна?

– Ноль, – вдруг четко в самое ухо. – Имя. Нет. Один. Ноль…ин…оль…оп…ка…