Крестоносцы. Полная история - Джонс Дэн

Такая готовность без малейших угрызений совести менять лагеря стала визитной карточкой Шавара: он знал, насколько важен Египет и для крестоносцев, и для сирийцев, и в соответствии с этим знанием разыгрывал карты. Получив призыв о помощи, Амори — как и рассчитывал Шавар — отправил на юг большое войско, чтобы осадить курдского полководца в Бильбейсе. Ширкух даже среди крестоносцев славился своей «превеликой выносливостью к лишениям», а также способностью терпеть «голод и жажду с бесстрастием, довольно необычным для его возраста»[503]. Он выдержал трехмесячную блокаду, прежде чем наконец согласился заключить мир. Амори, чье внимание требовалось дома, отступил, и Ширкух организованно увел свою армию обратно в Сирию. Сам толстый курд ехал в арьергарде, демонстративно сжимая в руке железный топор. Когда его спросили, не боится ли он, что франки могут подстеречь его во время отступления, Ширкух ответил: «Хотел бы я, чтобы они это сделали, тогда бы вы увидели, что сделал бы я. Клянусь Аллахом, я бы обнажил меч, и никто из наших людей не был бы убит, пока не убил бы нескольких [врагов]… Мы захватили бы их земли, и никто из них не уцелел бы»[504].

Какое-то время ему, однако, пришлось подождать, поскольку приоритет отдавался другим фронтам. У Нур ад-Дина было полно забот и помимо Египта — как и у Амори. Пока король крестоносцев осаждал Бильбейс, Нур ад-Дин нанес ему жестокий удар на севере, уничтожив плохо организованную коалицию франкских, византийских и армянских армий. В битве при Хариме (недалеко от Артаха, между Антиохией и Алеппо) это войско было «сокрушено и разбито мечами врага». Всех командующих — князя Антиохии Боэмунда III, графа Триполи Раймунда III, сына последнего графа Эдессы Жослена, армянского князя Тороса II и Константина Коломана, византийского правителя Киликии, — увели в Алеппо «в цепях, как последних рабов», и заточили в темнице, где они стали «игрушкой басурман»[505]. Вскоре после этого Нур ад-Дин штурмом взял Банияс, стратегически важный город на границе между Дамаском и принадлежавшими крестоносцам Акрой и Тиром. «Эти большие перемены и ужасные бедствия так сильно повлияли на состояние христиан, что они были доведены до последней почти крайности, — писал Гийом Тирский. — Ни одного луча надежды не осталось»[506].

Прибытие в Иерусалим опытного крестоносца Тьерри, графа Фландрии (это была уже четвертая его экспедиция на Восток, впервые он побывал там в 1139 году), и военная помощь Антиохии и Триполи отвлекли Амори от египетской кампании. Нур ад-Дин тоже был занят делами на севере, и Ширкуху пришлось выжидать своего часа, прежде чем просить сил и средств, необходимых ему, чтобы снова двинуться на юг. И все-таки в конце 1166 года он убедил Нур ад-Дина позволить ему продолжить покорение Египта. С благословения господина Ширкух собрал войско из двух тысяч всадников и огромного числа пеших воинов и в январе 1167 года в очередной раз вторгся на территорию Фатимидов, разбив лагерь у стен Каира — в тени Сфинкса и великих пирамид Гизы. На этот раз он взял с собой восходящую звезду своей курдской свиты: двадцатидевятилетнего племянника из Дамаска Юсуфа ибн Айюба.

Учуяв опасность, Шавар опять кинулся за помощью к врагу своего врага. Как всегда, помощь крестоносцев имела свою цену — как минимум номинальную. Шавар пообещал Амори за поддержку невероятную сумму в четыреста тысяч золотых динаров (общим весом 1776 килограммов золота). Чтобы придать этому фантастическому предложению хоть какую-то убедительность, Шавар пригласил двух франкских послов — Гуго Кесарийского и известного тамплиера Жоффруа Фуше — в Каир, чтобы они могли лично встретиться с аль-Адидом. Юный халиф — восемнадцатилетний, с совершенно детским лицом и едва пробивающимся пушком на подбородке — ждал их во дворце, полном экзотических животных и птиц, в окружении толпы евнухов и слуг. Аль-Адид сидел на золотом троне, скрытый от взглядов занавесом, расшитым жемчугом и золотыми нитями[507]. Эффектно предъявленный по команде Шавара, халиф дал слово, что франки получат свою награду, если только смогут спасти его от суннитской угрозы. И ранней весной армия франков во главе с Амори вторглась в Египет вслед за курдами, не побоявшись сокрушительных бурь и ураганов, которые порою заставляли их спешиваться и зарываться в песок, чтобы уцелеть. Яростные сражения гремели по всему Египту, бои велись и далеко к югу от Каира, при аль-Бабейне, и в дельте Нила, при изнурительной осаде Александрии, оборону которой возглавлял Юсуф ибн Айюб.

Военные действия 1167 года окончились вничью, однако в августе, когда обеим сторонам пришлось отзывать войска, именно у Амори была веская причина для радости: в Каире он оставил военных советников и гарнизон франкских войск, а кроме того, добился получения первых выплат из казны аль-Адида. Но дело было еще не кончено.

В 1161 году, умирая от ран, нанесенных ему наемными убийцами, старый визирь бен Руззик жалел, что не воспользовался Бильбейсом как плацдармом для наступления на франков. В октябре 1168-го его опасения оправдались: Амори, к тому времени одержимый завоеванием Египта, двинулся на город-крепость с огромной армией, собранной со всего королевства крестоносцев. Этот шаг ознаменовал серьезное изменение стратегии Иерусалима: теперь это был уже не просто назойливый сосед, а грозный враг. Годом ранее Амори заключил брак с Марией Комниной, дочерью Мануила I Комнина, и, располагая теперь теоретической возможностью призвать себе на помощь военный флот Византии, он готов был переступить через обязательства перед своим союзником Шаваром и окончательно превратить фатимидский Египет в протекторат королевства крестоносцев. Не все в Иерусалиме были с этим согласны — в частности, тамплиеры говорили, что было бы глупо без причины отказываться от договорных обязательств. Однако их сопротивления оказалось недостаточно, и 4 ноября войско Амори прибыло к Бильбейсу, гарнизоном которого командовал Тайи, сын Шавара. «Ты что, думаешь, Бильбейс — сыр, который ты можешь сожрать?» — саркастически спросил он Амори. «Да, — ответил король Иерусалима. — А Каир — масло»[508]. Его войско сокрушило оборону египтян и безжалостно разграбило город. «Большинство жителей предали мечу без разбора возраста и пола, — писал Гийом Тирский. — Если же кто-то вдруг избежал смерти, то лишился свободы и попал в жалкое иго рабства»[509]. Потом крестоносцы двинулись на Каир.

Шавар, отступая и пытаясь затормозить мародерствующие войска Амори, предпринимал отчаянные действия. Он поджег аль-Фустат — старую часть Каира, расположенную за главной городской стеной. Согласно Ибн аль-Асиру, пламя бушевало на протяжении пятидесяти четырех дней. Но этот поступок не смог остановить Амори. Король Иерусалима незамедлительно осадил Каир и отплатил Шавару его же монетой: заявил, что снимет осаду только за миллион золотых динаров (что эквивалентно 4400 килограммам золота). Шавар, у которого не было иного выхода, согласился. Однако намерения держать слово у него так же, как и всегда, не было — не в последнюю очередь потому, что многие из налогоплательщиков, с которых он мог бы надеяться собрать требуемую сумму, только что лишились своих домов, сгоревших дотла. Тем не менее ослепленный обещанием огромного богатства, каким бы невыполнимым оно ни было, Амори отошел от Каира и разбил лагерь, где и расположился в ожидании денег.

Промедление оказалось смертельным. Шавар, двуличный до мозга костей, разыграл свою последнюю карту. Он написал Нур ад-Дину письмо, в котором умолял того прислать Ширкуха, чтобы отогнать неверных от врат города. Каким бы дерзким ни был этот жест, дважды просить ему не пришлось. Нур ад-Дин понимал, что дело идет к концу. Он снабдил Ширкуха двумя тысячами всадников из своей регулярной армии, колоссальным количеством пехоты и двумястами тысячами динаров для вербовки наемников. Юсуф ибн Айюб снова сопровождал дядю в походе на юг, хотя в этот раз отнюдь не по собственному желанию, поскольку к тому времени он уже занимал высокий пост в Алеппо и частенько составлял Нур ад-Дину компанию при игре в поло.