La Storia. История. Скандал, который длится уже десять тысяч лет - Эльза Моранте

«Так стало быть, — не отставал от него Ниннарьедду, — если назавтра ты повстречаешь того немца, что засадил тебя в бункер, или другого, бросившего тебя в теплушку для скота, — что ты с ними сделаешь? Ты оставишь их в живых?!»

«Да…» — сказал Карло Вивальди, в то время как верхняя его губа поднялась в гримасе, снова исказившей его черты. Это выглядело как мимолетная судорога. И одновременно с этим в глазах Нино снова появился тот незрячий блеск, подобный блику на фотообъективе, который так удивил Иду еще в самом начале вечеринки.

«Анархисты, избегающие насилия, — в растерянности рассуждал тем временем Джузеппе Второй. — Как идея это штука любопытная… Однако же, когда насилие требуется, так уж оно требуется! Без насилия социалистической революции не осуществить».

«Лично мне революция нравится! — воскликнул Нино. — А в анархию без насилия я не верю! И, знаете, что я вам скажу? Вот послушайте: настоящую анархию осуществят коммунисты, а вовсе не анархисты!»

«Настоящая свобода придет с красным знаменем!» — одобрил Квадрат, и в глазах у него было удовлетворение.

«При коммунизме все станут товарищами! — продолжал Нино, разгораясь вдохновением. — Не будет больше ни профессоров, ни офицеров, ни героев, ни баронов, ни королей, ни королев… и фюреров, и дуче тоже не будет!»

«А товарищ Сталин как же?» — обеспокоенно спросил Джузеппе Второй.

«Сталин — это совсем другое дело! — решительно сказал Нино. — О нем речь не идет!»

И в его голосе вдруг пропала всякая высокомерность, и появились нотки личные, доверительные, словно он говорил о давнем и старом родственнике, у которого он, будучи еще ребенком, сиживал на коленях и играл с его усами.

«Его мы трогать не будем!» — с силой выговорил он, и на этот раз к личным ноткам прибавились и нотки гордые, они должны были дать всем понять, что подобные исключительные привилегии Сталину полагались не только за всем известные персональные заслуги, но главным образом за то особое покровительство, которое он оказывает Червонному Тузу.

В этот момент, вынырнув из-под ноги Карло Вивальди, Росселла предприняла шаг совершенно неожиданный — она прыгнула ему на живот. И глядя на него в упор, уважительно, но также и требовательно, она озадачила его фразой: «Ни-ан, ни-ан, ни-ан, ни-ан?!», которая в буквальном переводе означала: «Не кажется ли тебе, что пора ложиться спать?!».

Этот вроде бы незначительный кошачий поступок переключил интерес Нино с развернувшейся дискуссии, и в плане ментальном он занялся проблемой котов как таковых; в его понимании они представляли собою породу уморительно смешную, хотя, бесспорно, и не такую значительную, как собаки. Тут в его глазах заиграли было беглые озорные отблески. Но тут же он вспомнил, что ему предстояло встать чуть свет, и глубоко зевнул.

Это был сигнал к окончанию посиделок. Карло Вивальди поднялся из-за стола первым, слегка подрагивая коленями.

«Мамочки мои, все видно ушло мне в ноги», — ворчал он, вслед за Росселлой направляясь к своему углу.

Джузеппе Второй решил, что ляжет на пол, подстелив одеяло, и уступил гостям свой матрац. Нино принял это предложение совсем просто, безо всякой благодарности, он считал, что имеет на него право, и все тут логично. В согласии с привычкой, приобретенной на войне, он и Квадрат, укладываясь бок о бок на односпальный матрац, не стали раздеваться, только сняли ботинки. Потом они положили на пол возле подушки пистолет на широком ремне и карманный фонарик. А отвечая на инициативу Джузеппе, который предусмотрительно завел для них будильник, они уверили его, что они, если нужно, обойдутся и без будильника, потому что у Квадрата голова работает точнее любых часов.

Впрочем, задолго до того, как зазвенел будильник, часов около четырех по полу зашлепали босые ноги. Они торопливо, но вполне успешно перенесли своего владельца через погруженную во мрак комнату и остановились у подушки Нино. После чего тихий, но решительный и смелый голосок принялся твердить ему что-то на ухо, почти в самую ушную раковину.

Самым первым и непосредственным результатом этого зова для Нино явилось то, что сюжет снившегося ему сна пошел несколько в ином направлении. Действие вообще-то развертывалось в кино, и он сидел в партере среди прочих зрителей, но при этом он одновременно был и участником действия, происходившего на экране. Там он скакал галопом по прериям Дальнего Запада среди других ковбоев; гонка была бешеной. И вот его лошадь просит его почесать ей правое ухо, которое кто-то нестерпимо щекочет. Вот только почесывая это самое ухо, он вдруг замечает, что сидит он вовсе не в седле, он сидит верхом на спортивном самолете, а самолет летит; щекотание же теперь чувствует он сам, в собственном ухе, поскольку его срочно вызывают к телефону — кто-то звонит ему из Америки… «Переадресуйте этот звонок командиру манипулы!» Нино поворачивается на бок и продолжает мчаться на своем самолете, на высоте двадцать тысяч футов, под монотонное жужжание мотора. Но этот неизвестный американец продолжает тормошить его своими вызовами, более того, он дергает Нино за волосы и даже скребет по его руке ногтями… В этом месте Нино — благодаря новому и особому механизму, появившемуся в его нервной системе, который выручает его в трудной бандитской жизни, — Нино вздрагивает и поднимает голову, не просыпаясь окончательно; тут же хватается за фонарик. Следует вспышка, он различает синеву двух глазенок, прижмуренных от яркого света, но в них плутовское и праздничное выражение, словно сейчас рождественская ночь… Нино успокаивается, тут же валится как сноп и продолжает спать.

«Кто это?» — бормочет рядом с ним Квадрат голосом сонным и встревоженным.

«Никто».

«Ино… Ино… Это я!»

Прежде чем снова захрапеть, Нино успевает в ответ что-то понимающе проворчать — то ли «Хорошо…», то ли «Оʼкей!», а возможно, и ни то, и ни другое, а что-то совершенно противоположное. В его состояние, среднее между сном и бодрствованием, вклинилось смешное и занятное ощущение чьего-то едва заметного присутствия. Этот кто-то величиной не больше гномика, и Нино понимает, что с ним, как и встарь, можно отменно позабавиться, хотя имя его определить затруднительно… Может быть, это некий фантастический зверек, шустрее и очаровательнее всех прочих зверьков, он же ведь и раньше знался с Нино, он, в некотором роде, ему принадлежал. И он смешил его, выскакивая ему навстречу с радостными приветствиями, идущими со всех четырех сторон света. И больше не уходил… и сейчас вот не уходит, а топает прямо по нему.

И действительно, его братишка Узеппе, еще немножко помешкав возле матраца, решительно карабкается наверх и очищает себе местечко, проюркивая между коленкой Нино и ногой Квадрата. Он такой маленький, что ему совсем не трудно пристроиться в этой небольшой лунке. И вот он торжествующе смеется — и засыпает.

Таким-то вот образом весь остаток этой великой ночи Узеппе проспал голышом в обществе двух воителей, причем вооруженных.

На заре они проворно поднялись и обнаружили в своей постели непрошеного гостя. Это немало их удивило и рассмешило, это было похоже на комический сюрприз в кинофильме. Квадрат тут же понял, что нужно поскорее вручить его матери, и пока Туз, первый по очереди, пропадал в уборной, он сам отнес его по месту жительства, облапив малыша ладонями с крайней осмотрительностью. Прежде чем проникнуть за занавеску, он робко спросил: «Вы позволите?», ведь это сама Синьора, она достойна всяческого уважения; а между тем она, поднятая звоном будильника, уже выглянула наружу с какой-то дерюжкой на плечах, жмурясь от света свечи, которую успела зажечь; эта свечка прекрасно видна сквозь дыры в мешковине.

«Прошу прощения, синьора, вот ваш ребенок», — пробормотал Квадрат, не давая никаких других объяснений и слагая свою ношу на постель — осторожно, словно нянька. Но несмотря на столь осмотрительное обращение, Узеппе уже полуоткрыл слипающиеся глаза. А когда в поле его зрения появился брат, совершенно готовый к отбытию, он эти глаза широко распахнул.

Квадрат тоже, в свой черед, отлучился на минуточку в известный закуток, дабы привести себя в порядок. А Нино, который недолюбливал свечи, называя их кладбищенскими светильниками, тем временем дунул на крохотное пламя и поставил на пол вместо свечки свой зажженный фонарик. Потом он попросил у Иды хотя бы несколько лир на сигареты, поскольку был без гроша. И после того, как Ида, порывшись в известной нам сумке, набрала для него несколько десятилирных ассигнаций, он, как бы рассчитываясь с ней, задержался на несколько минут, чтобы поговорить.

Предметом беседы стал Карло Вивальди, который в данное время спал, и на которого Нино указал, не называя, просто ткнул локтем в направлении его занавески. Полушепотом он сообщил матери, что хорошенько подумал и пришел к выводу, что этот человек сказал неправду, что он вовсе не из Болоньи.