Эпох скрещенье… Русская проза второй половины ХХ — начала ХХI в. - Ольга Владимировна Богданова

облеченные в формы народных максим. Идея божественного мироустройства становится в романе поэтической метафорой, дающей автору возможность в художественно — поэтической форме воссоздать суть привлекшей его исторической эпохи. Она разворачивается на протяжении всего повествования и становится организующим принципом подтекста романа. Напряжение символизирующей тенденции то усиливается (I и III части), то ослабевает (II часть), но в контексте всего романа она присутствует постоянно, подтверждая свою художественную реальность.

Наличие второго плана позволяет выявить многозначную природу конфликта романа. Опираясь на представления средневековья, автор изображает борьбу русских и татаро — монголов как конкретную реализацию борьбы сил добра и зла, света и тьмы, Бога и дьявола. Существо коллизии, как видно, сводится к проблемам духовности. В этой связи можно отметить, что принцип абстрактного психологизма, столь широко распространенный в древнерусской литературе, становится основным принципом типизации в романе.

Основополагающие образы художественной символики романа (свет — тьма) поляризуют все прочие образы, мотивы, сюжетные коллизии романа, диктует черты и приметы характеров героев. Антитеза и контраст становятся одними из главных организующих принципов повествования.

Разноплановыми вариантами главной антитетичной пары становятся контрастирующие пары — мотивы: дух — плоть, вера — неверие, святость — грех и примыкающие к ним, восходящие к поэтике фольклора, пары: день — ночь, солнце — луна, восход — закат, гром — тишина, в различных своих вариациях. Все эти ключевые мотивы, сцепляющие разнообразный художественный материал романа в единое целое, помогают полнее осмыслить изображаемые в романе события, позволяют говорить о полноте и развернутости метафорического ряда.

Уже в первоначальном названии романа «Небренное поле»[243] было ощутимо стремление автора в согласии с духом времени апеллировать к исторической памяти народа. Избрав в окончательном варианте название «Искупление», автор усилил нравственно — этическое и обобщенно — символическое звучание главной идеи романа.

Мотив искупления управляет развитием сюжета. Вынесенный в заглавие, он становится знаком, под которым развивается все повествование, задает идейную установку, управляющую восприятием нравственного смысла изображаемых событий, становится важным ориентиром, позволяющим уяснить идейное содержание романа, многократно и разнообразно отражаясь и преломляясь в судьбах героев, он концентрированно выражает суть основного замысла писателя.

Понятие искупления трактуется в романе на двух уровнях: с одной стороны, искупление — это освобождение от татаро — монгольского ига, с другой — искупление духовных грехов, плата кровью за грехи вероотступничества, братопредания, междоусобия: «Ведомы нам те люди и те грехи, что ввергли землю в сию геенну огненную. То князья высокомерные, что пред Калкою — рекою прияли на душу свою великий грех: междуусобицею презренной выказали безродье земли своей! Вот он грех — грех властолюбия, братопредания, небрежения землей своей <…> Кто укажет нам путь искупления того греха, путь избавления?» (с. 89)[244].

В свете приведенной цитаты можно говорить о том, что в романе Лебедева идея искупления есть образно — художественное пересоздание идеи общенародного единства. Идея искупления обретает в романе статус идеи национальной, исторического предназначения, судьбы русского народа. Искупление, по Лебедеву, составляет суть исторического развития не только изображаемой эпохи, но национальной истории в целом.

Своеобразие авторского замысла позволяет писателю значительно сократить в сравнении с другими романами о Куликовской битве временной охват изображаемых событий и сконцентрировать внимание на самых важных и существенных эпизодах в жизни древнерусского общества. Если хронологические рамки повествования Ю. Лощица «Дмитрий Донской» охватывают период 1350–1389 годов (годы жизни князя Дмитрия), если в романе Ф. Шахмагонова изображены события 60–80 — х годов XIV столетия (время особенно интенсивного роста военно — экономического потенциала русских княжеств), то Лебедев ограничивается изображением последнего десятилетия, предшествующего сражению на Куликовом поле (1371–1380), то есть, времени, когда особенно активно пробуждалось национальное самосознание народа, когда обретала свою плоть идея национального единения. Да и это неполное десятилетие изображено в романе не год за годом, а ограничено важнейшими вехами: в трехчастной композиции романа ядро каждой части составляет какое — либо событие: поездка Дмитрия в Орду летом 1391 года (I ч.), борьба Дмитрия с Михаилом Тверским и Олегом Рязанским (II ч.), битва на Куликовом поле (III ч.)[245].

Герои романа Лебедева наделены характерами цельными, сильными, воплощающими в себе традиционные народные черты и качества. Причем писатель не ограничивается выделением какой — либо личности данной исторической эпохи (как, например, у Лощица — Дмитрий, у Шахмагонова — Боброк), но в согласии с основной идеей романа — идеей общенародного единства — рассматривает все ступени общественной организации древней Руси и на каждой из них наделяет личность, концентрирующую в себе основные черты своего класса, своей социально — экономической ступени, то есть создает исторически и социально детерминированный образ. Этими опорными образами, или так называемыми героями — идеологами, в романе становятся Дмитрий (уровень государственной власти) — Сергий (уровень церковной власти) — Лагута (уровень народных представлений).

Несомненно, что социальная структура средневекового общества была более сложна и дробна. Однако Лебедев идет по пути вычленения важнейших составляющих общества, в какой — то мере упрощая и обобщая, но тем самым предельно обнажая ту художественную функцию, которая предписана каждому социальному слою, образу, линии.

Основная идея, которой подчинена логика развития характеров, идея национального единения, пронизывает не отдельные слои, но всю структуру средневекового общества. Задача автора показать это просыпающееся, зреющее чувство, не одновременно, но с неминуемой неизбежностью охватывающее все слои общества. Отсюда пересечение этих образно — художественных линий, порождающее сопоставимые «идеологические» пары: Дмитрий — Лагута, Тютчев — Елизар, Сергий — Пересвет (пересечение этих линий мотивировано сюжетными перипетиями романа).

Отличительной особенностью изображаемой эпохи явилось временное затухание социально — классовых противоречий, потому социально — детерминированные образы, находящиеся в парном соответствии, обнаруживают движение к общей кульминационной точке пред лицом врага.

Характер и логика развития образов героев в противоположных сферах (русские — татаро — монголы) различны. Если образы представителей русского народа, противопоставленные в начале (например, Дмитрий — Михаил), стремятся к слиянию, межклассовой и общегосударственной консолидации, то образы татаро — монголов, сопоставимые в начале, к финалу все сильнее обнаруживает свою антитетичность (Мамай — Саин). В целом же обе образные сферы находятся в конфликте, в противоречии, которое обнаруживается во взаимодействии отдельных персонажей: Дмитрий — Мамай, Тютчев — Сарыхожа, Пересвет — Темир — мурза.

Роман Лебедева более, чем какой — либо другой роман 1980 — х годов о Куликовской битве, произведение «идеологическое», с ярко выраженной сквозной идеей, тяготеющий к философскому осмыслению истории. В традициях философской прозы главный герой романа Лебедева «не только личность, но и персонификация идеи»[246]. При всей образной живости характера Дмитрия приходится говорить о том, что характер его схематично — этикетный: он — мудрый