Лотос - Дженнифер Хартманн

class="p1">Я не в состоянии сдержать переполненный эмоциями вздох, который срывается с моих губ.

– Хорошего дня, дитя.

Лорна ковыляет прочь со своей тростью, не оглядываясь, оставляя меня со слезами на глазах и большим количеством воспоминаний.

* * *

Вечер сменяется сумерками, и я смогла принять душ и переодеться, прежде чем переместиться на диван с бокалом вина и картинками из прошлой жизни. Я просмотрела фотографии бесчисленное количество раз с тех пор, как Лорна принесла их, не в силах избавиться от чувства меланхолии, пронизывающего меня. Глядя на нашу с Оливером фотографию, я сдерживаю свою тоску в глубине горла, как горящий комок того, что могло бы быть. Я помню ясно, как божий день, как эта фотография была сделана.

Оливер одет в свой обычный комбинезон, клетчатую рубашку, скрывающуюся под заляпанной грязью джинсовой тканью. Его рука обнимает меня за плечи, притягивая к себе, в то время как я сжимаю в объятиях плюшевого мишку. Он целует меня в щеку, и я сопротивляюсь, но лишь отчасти, потому что я тоже тону в радости и смехе, о чем свидетельствует огромная зубастая ухмылка, расплывшаяся по моему загорелому лицу.

Когда я смотрю на потрепанную бурую медведицу, в моей голове всплывает воспоминание.

«У меня есть секрет, но я боюсь тебе его рассказать».

«Ты можешь рассказать моей плюшевой медведице. Она очень хорошо умеет хранить секреты».

«Ладно. Ты клянешься?»

«Клянусь. Могу даже принести клятву на мизинчиках».

Сцепив наши мизинцы вместе, Оливер наклоняется к моей любимой медведице и что-то шепчет ей на пушистое ушко…

Стиснув зубы, я делаю мысленную пометку спросить Оливера, помнит ли он, в чем состоял этот секрет. В то время мне было любопытно, но любопытство растворилось в воздухе в тот же момент, когда Оливер Линч сделал это.

Снова просматривая фотокарточки, я улыбаюсь при виде групповой фотографии, на которой мы, четверо детей, с нашими родителями. Мама обнимает Шарлин, в то время как Шарлин кладет руки Гейбу на плечи, его глупая ухмылка свидетельствует о том, каким мужчиной он станет.

Заключенные в объятия, мы с Оливером стоим в центре и улыбаемся ярче звезд. Клементина спряталась в конце, а позади нее Трэвис и папа с пивом.

Клем выглядит самой несчастной из всех нас – она была таким угрюмым, капризным ребенком.

Стук во входную дверь пугает меня, и я подскакиваю на месте. В последнее время я всегда на взводе… Особенно когда садится солнце. Бросив взгляд на свой наряд, дабы убедиться, что на мне действительно нет того позорного комбинезона, я выскакиваю в переднюю часть дома. Алексис следует за моими ногами.

Я приоткрываю дверь и выглядываю наружу.

Оливер.

Щель расширяется, когда я замечаю, что он стоит на моем крыльце, прислонившись плечом к косяку, пока его глаза изучают меня – от моих неоновых пушистых носков до свежевымытых волос. Выражение его лица мрачнее обычного, от него исходит совершенно незнакомая энергетика. Что-то очень не по-оливерски.

– Хей, – тихо приветствую я, отступая назад, чтобы он мог войти.

– Привет.

Даже его движения другие. Более обдуманные, менее настороженные.

Он смотрит прямо на меня, время от времени останавливая взгляд на моем декольте. Моя кожа горит.

– Все в порядке? – интересуюсь я, в моем голосе слышится робкая заминка.

– Да, – просто отвечает он.

Оливер протискивается внутрь, – его руки в карманах, а сам он пахнет вечнозелеными растениями и сосновыми шишками. Его запах согревает меня. Он наклоняется, чтобы погладить Алексис, а затем неторопливо проходит в гостиную. Его взгляд скользит по поляроидным снимкам, разложенным на кофейном столике. Я иду следом.

– Их принесла Лорна. У меня не так много фотографий с того времени – мама выбросила большую часть вещей, когда они переехали. Я весь день предавалась воспоминаниям, – говорю я ему со смешком, скрестив руки на груди.

Он берет в руки одну из фотографий, внимательно рассматривая ее.

– Это мы, – озвучивает он.

– И Коко.

Пауза.

– Мой плюшевый мишка, – ухмыляюсь я, придвигаясь ближе, чтобы рассмотреть фотографию в его руках.

Улыбка Оливера оживает, просачиваются следы его привычного характера, когда он внезапно подносит два пальца к виску, зажмурив глаза так, будто ему больно.

– Оливер? – Мои инстинкты защитницы срабатывают, и я сжимаю его предплечье, беспокойство пронизывает меня. – Что-то не так?

Он отстраняется от меня, качая головой, и листает фотографии.

– Я… в порядке. – Оливер останавливается на фотографии, где мы играем в захват флага во дворе перед домом. Он массирует висок, словно пытаясь физически вытащить воспоминание на поверхность. – В этот день кое-что произошло.

– Правда?

Между моими глазами залегают морщинки от замешательства. Я наклоняюсь и выхватываю фотографию из его пальцев, поворачивая ее, чтобы взглянуть на дату: 02.07.98. Я не могу вспомнить ничего существенного, что произошло в тот день. Но, с другой стороны, вся та неделя, на которой исчез Оливер, была как в тумане. Я помню, что Гейбу стало плохо, поэтому он остался дома с матерью Оливера, в то время как Трэвис повел остальных играть. Зашел мой отец, и они выпили по стаканчику на веранде.

Не было ничего, кроме смеха и глупостей, когда мы прятали американский флаг по всему двору. Оливер и я всегда должны были быть в одной команде.

Возвращая ему фотографию, я качаю головой из стороны в сторону.

– Не припоминаю ничего необычного.

Оливер щипает себя за переносицу и разочарованно выдыхает.

– Я знаю многое: факты, лица, чувства. Даты и время. Людей, которых я любил. Но все они пойманы в ловушку и похоронены внутри этого гроба. – Он тычет указательным пальцем себе в висок. – Я получаю вспышки то тут, то там. Размытые образы, голоса, знакомые ощущения. Определенные вещи вызывают фрагменты разговоров и взаимодействий. Но… Я не могу до них дотянуться, Сид. Не могу удержать. Они слишком глубоко.

– Эй… – Я убираю его руку от лица, наблюдая, как учащается его дыхание и как кожа покрывается испариной. – Все в порядке. Ты не думал о том, чтобы обратиться к психологу? Может быть, даже попробовать гипноз?

Оливер высвобождает руку и бросает фотографии на диван, отворачиваясь.

– Нет. Я не знаю. После выписки из больницы мне дали информацию о психологе, но я не воспользовался ею. Наверное, часть меня боится вспоминать.

Стараясь не обижаться за то, что он от меня отстранился, я отвожу глаза.

– Я понимаю.

– Ты не понимаешь. Никто не понимает.

Мои глаза впиваются в его спину, пока он сердито проводит пальцами по волосам.

– Что на тебя нашло? Ты будто… не в себе.

Оливер медленно оборачивается, в его глаза возвращается