Сорока - Элизабет Дэй

– Спасибо, Джас.

Девушка надевает куртку.

– Не думаю, что я сильно помогла.

– Нет, ты действительно помогла. Ничего, если я оставлю твой номер, и мы будем на связи? Просто на всякий случай, знаешь ли, ну…

– Конечно, – перебивает Джас.

– А у тебя нет никаких контактов ее семьи?

Джас шумно выдыхает.

– Нет. И, если хочешь знать мое мнение, вряд ли это хорошая идея.

– Ладно. Итак, что мы делаем сейчас – заботимся о ней и возвращаем на лекарства – это, по-твоему, лучший из доступных вариантов?

Девушка пожимает плечами.

– Я не могу ничего посоветовать. Я же не врач. Но да, я думаю, что поступила бы так же. Позаботилась бы о ней, и тогда она успокоится. Ты получишь своего ребенка. А потом – все зависит от Рис, не так ли?

– Ты хочешь с ней встретиться?

Джас качает головой.

– Нет. Я люблю Рис. И всегда буду любить ее. Но она не хочет, чтобы я знала о произошедшем. Почувствует себя униженной. Когда ей станет лучше, я с ней созвонюсь.

Кейт встает, чтобы попрощаться, и неуклюже обнимает Джас. Девушка лезет в карман своей куртки и пытается вытащить купюру в пять фунтов, но Кейт ее останавливает:

– Ничего, я оплачу. Это наименьшее из того, что я могу сделать.

Она смотрит вслед удаляющейся хрупкой, но волевой фигуре. Слово «Воительница» поблескивает на ее спине. Джас заворачивает за угол и пропадает из поля зрения.

27

Мариса открывает глаза. Она лежит в незнакомой постели под пуховым одеялом, которое подобно мешкам с песком, припечатывает ноги к кровати. Всегда ненавидела спать в постелях с такими одеялами, и в тех редких случаях, когда останавливалась в отелях, всегда вытаскивала одеяло из пододеяльника и спала под обычной простыней, чувствуя себя свободно и легко. Но это место не похоже на отель. Где же она?

Голова болит, в горле пересохло. Кровать обращена к окну. Солнечный свет проникает в щель полузакрытых ставней. Мариса слышит только пение птиц и ничего больше. Странная тишина. Последние несколько недель она просыпалась под какофонию уличного движения и грохот вездесущей музыки. Невозможно было избавиться от шума. Она пыталась затыкать уши ватой, но это не помогало, Мариса даже заклеила окно малярной лентой, но шум все равно не исчез. Ей казалось, что этот шум – часть тщательно спланированного заговора, который должен заставить ее покинуть дом. Мариса яростно кричала, плакала, и в конце концов сдалась, разрешив шуму проникнуть внутрь, сделав его частью себя и позволив ему заменить собственные мысли.

Эта комната другая. Приют. Теперь, в коконе этих выкрашенных в белый цвет стен, она находится далеко от шума. Мариса поворачивается на бок и видит перед собой книжную полку, на которой стоят книги с оранжевыми корешками. На медной дверной ручке болтается сиреневая лента с цветочным узором.

В животе урчит.

Она закрывает глаза. Из темноты всплывают обрывки воспоминаний. В них образ женщины, поднимающей из кроватки плачущего ребенка, и стойкое ощущение того, что младенец плачет по ее вине.

Мариса проваливается обратно в темноту.

Через несколько часов, а может и дней, в комнату входит мужчина. Она просыпается, как только тот касается ее запястья, и это прикосновение знакомо ей, но лицо кажется совершенно незнакомым.

– Мариса, – обращается к ней мужчина. – Как ты себя чувствуешь?

Она пытается заговорить, но не может произнести ни звука, поэтому слабо улыбается и пытается выглядеть вежливой.

– Лучше?

Она кивает, хотя не может вспомнить, зачем и почему находится здесь и от чего ей должно стать «лучше». Что-то случилось? Попала в неприятность? Отец снова отправил ее в школу-интернат, потому что она больше не нужна? Или это санаторий?

– Хорошо, – говорит мужчина. На нем бордовый свитер с V-образным вырезом, под ним виднеется клетчатая рубашка с потрепанным воротником. – Ты сильно нас напугала. Но сейчас все нормально. С нами ты в безопасности. Ты в полной безопасности.

Мужчина успокаивающе улыбается. Кладет на ладонь девушки две белые таблетки, и она покорно перемещает их в рот, ведь снова хочет стать хорошей, чтобы ей разрешили пойти домой. Хочет показать, что достойна любви. Мужчина протягивает стакан воды, на стенках которого выгравирован бриллиант. Мариса глотает таблетки и запивает прохладной водой.

– Спасибо, – говорит она.

– Пожалуйста, – мужчина поглаживает ее по плечу. – Теперь тебе нужно отдохнуть. Это самое лучшее, что ты сейчас можешь сделать. Ни о чем не беспокойся. Просто отдохни.

Голова тяжело опускается на подушку. Она закрывает глаза и видит, как ползет по длинному темно-серому коридору, ковер царапает ее колени.

* * *

Мариса просыпается. Снаружи темно. Полнейшая тишина, не слышно даже щебетания птиц. Хочется в туалет. Она осторожно приподнимается и высовывает ноги из-под одеяла. У кровати стоят тапочки. Мариса надевает их, и тут кровь приливает к голове. Она ждет, пока головокружение пройдет, а потом встает и проверяет свою способность ходить. Открывает дверь спальни. Незнакомая обстановка смущает ее. Это, кажется, кухня и гостиная в одном. Никогда раньше не видела. А в груди нарастает паника. Где она? Почему она здесь? Где ее родители? Почему не слышен плач Анны?

Мариса тянется рукой к стене, чтобы найти точку опоры, и двигается на ощупь. Каким-то образом ей удается найти туалет. Там она замечает свой толстый живот и удивляется, она не может вспомнить, когда ела в последний раз.

Нажимает на кнопку слива и моет руки. В зеркале Мариса с ужасом видит взрослое лицо. Всклокоченные волосы, бледная кожа и впалые щеки. Она слегка смущена отражением.

Входит женщина: высокая, заколотые на затылке седые волосы и голубые глаза цвета арктического неба. Протирает каминную полку и книжную стойку, ставит на тумбочку бутылку воды. Потом женщина замечает, что одна шторка полностью не опустилась, поэтому подходит и поправляет быстрым, хозяйским движением. Мариса, притворившись спящей, наблюдает за ней. Женщина останавливается возле кровати и смотрит на девушку. Затем качает головой и уходит, стараясь как можно тише повернуть дверную ручку.

Мариса удивляется: «Кто она такая? Школьный завуч? Когда за мной приедут и заберут меня отсюда?»

Под головой лежат две дорогие подушки, набитые настоящими перьями, а не дешевым наполнителем. Мариса размышляет о том, откуда вообще берутся эти перья. Неужели птиц ощипывают и оставляют дрожать от холода? Или дожидаются, пока птицы умрут? Или, может быть, их зарубили, а перья собрали – не пропадать же добру? Мариса движется через вращающийся белый туннель из перьев, пытаясь