Когда наступает время. Книга 1. - Ольга Любарская

мечущиеся силуэты всадников, но не понимал, кто они такие. Я вообще уже ничего не понимал. Скрежет металла сливался со скрежетом моих собственных зубов, и я не могу точно сказать, что было противнее.

Я остановился на мгновение, чтобы вздохнуть. Грудь болела, и любой вздох, словно выпускал внутри меня множество горячих колющих стрел. Они пронизывали меня, будто старались вырваться наружу.

Дальше произошло неожиданное. Персидский дротик, видно искавший меня все это время, скользнул по груди наискосок от плеча, распорол доспех, сломал ребра и ушел куда-то, вырвав кусок плоти. Так мне показалось тогда. В пылу битвы я просто не почувствовал, что металлический наконечник надломился, и кусок безразличной смерти застрял в кости. Единственное, что я успел подумать, что, наверное, только смерть может приносить такую боль.

Дальше я помню все, как в тумане, словно кто-то чужой влез в меня и стал мной. Я почувствовал сильный удар сзади в шею в тот момент, когда этот кто-то, словно входил в меня. Мир превратился в липкий гул, покачнулся и начал ускользать из-под ног, точно палуба гемиолы во время шторма. Я пытался удержаться на ногах, но земля раскачивалась все сильнее. День, словно скатился под гору, и внезапная тишина обрушилась на меня. Словно через ткань, что сушат женщины на солнце, я видел размытые силуэты. Они, то сливались, то вновь оказывались разъединенными. Вокруг меня исполнялся какой-то варварский ритуальный танец. Что-то, тучей нависло надо мной, и я почувствовал нечеловеческую боль от удара по сломанным ребрам. Я взревел, но тут же упал на оба колена. Пелена на мгновение рассеялась, и я увидел перед собой мощную фигуру, облаченную в доспехи, расшитые словно рыбья чешуя металлическими пластинами. Мое лицо почти уперлось в широкий кожаный пояс с изображениями каких-то безобразных чудищ. Кто-то схватил меня за волосы на затылке, потянул голову назад, чтобы перед смертью я взглянул на него. Лицо его мало отличалось от того, что я только что видел на поясе. Мне показалось, что оно сплошь покрыто шерстью. Шерсть переходила в бороду, разделенную на несколько кос, концы которых были скреплены чем-то немыслимым наподобие бубенчиков. От него разило конским потом, мочой и прогорклым кислым маслом. Человек что-то выкрикивал на непонятном резком языке, исторгая брызги кровавых слюней, и с силой дергая меня за волосы. Потом я увидел, как взлетает в сторону его рука, покрытая синими рисунками и кучерявыми волосами, как соскальзывает солнце по кривому лезвию …

Я закрыл глаза и в этот момент ощутил поверх себя всю тяжесть его тела. Вдруг оно почему-то странно изогнулось и повалилось рядом, почти увлекая меня за собой. Потом, через мгновение как-то странно отскочило и застыло с открытыми закатившимися зрачками.

«Вставай, Архелай, сын Менида! — услышал я знакомый голос откуда-то сверху. — Негоже свободному македонцу падать на колени перед варварами!»

Я поднял голову и увидел бога в запыленном шлеме с двумя окровавленными перьями и сияющей царственной улыбкой. Он протянул мне копье, с которого еще срывались теплые алые капли, и потянул с колен. Рыжий конь в бурых разводах сделал несколько прыжков, но царь остановил его и, оглянувшись, крикнул: «Да, и войны воевать как-то лежа неудобно!»

Я смотрел ему вслед, и мне казалось, что он — Арес, бог войны, что парит над битвой, а под ним не просто конь, а Пегас, несущий его высоко и легко.

Я наклонился за своим мечом, но не удержался и повалился лицом в хрустящую пыль. Мне почудилось, что я расслышал голос, который шипел на ухо: «Ты ведь за ней пришел сюда?! Жри теперь вдоволь!» Второй голос заглушал его: «Неудобно войны воевать лежа».

Собирая последние силы, я перевернулся на спину и … и умер.

Я очнулся от страшной боли, иглами раздирающей тело. Кто-то рвал плоть на моей груди. Я хотел пошевелить рукой, но понял, что она скована холодными цепкими оковами. Я еще раз попытался шевельнуться, но шипы от оков только глубже вонзились в предплечье. Второй удар в грудь совсем вырвал меня из забытья. Я взвыл и открыл глаза. Испуганная птица, хлестнув по лицу расправляющимися крыльями, взмыла вверх. Ворон. Он рвал клювом мое измученное, но все еще живое тело.

Я не знал, сколько времени пролежал, не мог понять, сворачивает или рождает новый день молочная пелена, что висела вокруг. Ворон сделал широкий круг и вновь устремился ко мне. Я уже видел, как расправляются уродливые кривые крючья его лап, уже готовые вновь впиться в мое тело. Ветер от взмахов крыльев холодными волнами хлестнул по лицу. Собрав в ладонь горсть пыльной земли и все последние силы, я швырнул ее в птицу. Ворон, зловеще каркнул и взмыл ввысь, но не улетел, а продолжал выписывать надо мной круги. Я закрыл глаза, стараясь собрать те последние капли сил, что еще оставались во мне. Деревенеющие пальцы отказывались слушаться, но я все же сгреб еще одну горсть земли. Мне казалось, сквозь закрытые веки я вижу пролетающий надо мной темный силуэт зловещей птицы. Я уже приготовился к новой битве, когда услышал над собой родную македонскую речь.

— Сюда! Скорее! Здесь живой мальчик!

— Кто-нибудь! Сбейте птицу! — кричал другой голос.

Мне казалось, прошла вечность. Я очнулся, потому, что кто-то шлепал меня по лицу.

— Слава богам! Очнулся! — услышал я голос возле самого лица.

Я открыл глаза. Мне улыбался пожилой человек.

— Э-э-э, парень, да, ты неважно выглядишь!

Человек поводил ладонью у меня перед глазами.

— Ты меня видишь?

— Да-а-а.

— Вот и славно.

— Что со мной?

— Сущий пустяк. Царапинка. Н-да. Небольшая такая. Я бы сказал, просто маленькая. Малюсенькая.

— Да, тут не врач, тут скорняк нужен, — перебил кто-то.

Я не мог понять, зачем они тормошат меня, зачем пытаются расстегнуть распухшие от крови застежки кирасы.

— Дай нож, — попросил македонец куда-то в сторону, — иначе не снять.

Боль выла в голове. Оглушала.

— Э! Э, парень, не отъезжай! — кричал кто-то, опять хлопая меня по щекам.

— Что мы скажем Александру? Что ты решил помереть, когда он уже завоевал Персиду?

— Персиду? — я еле шевелил языком.

— Вот именно! Персиду! Неужели тебе неохота посмотреть на этой ихний Вавилон, победитель? Так, что потерпи.

Наконец, они стянули с меня доспехи, и я смог вздохнуть.

— А царапинка-то и, правда, ерундовая.

— Да, — заверил меня другой. — Неглубокая. Прямо сказать — сущий пустяк.

Я очнулся от запаха жареного мяса. Почему-то ужасно хотелось есть. И пить. Я лежал, укрытый покрывалом. Молоденькая девушка промокала лоб мокрой тряпкой. Она вскочила и радостно закричала:

— Господин доктор! Господин доктор! Он очнулся! Наш Прометей очнулся!

Я оглядывался, стараясь понять, где нахожусь, и кто я вообще.

— Ну, что, Прометей, победил Дария? — спросил меня лекарь, тот самый, что лечил когда-то мои ноги.

— Меня зовут Архелай, — недоумевал я.

— Тут про тебя такие легенды ходят, что ты сам того не подозревая, теперь стал Прометеем.

— Но…

Они не дали мне продолжить.

— Ты бредил два дня. Все отгонял ворона. Называл его Дарием.

Мое сознание мутно вычерчивало в мозгу обрывочные воспоминания. Все путалось в голове, и я не мог отличить болезненные картины от реальных событий.

— Сам царь справлялся о твоем здоровье. Приказал сохранить вот это.

Лекарь выудил откуда-то из глубин своего хитона обломочек железа.

— На! — его голос приобрел торжественность. — Владей! Он твой по праву!

В моей руке оказался кусочек наконечника, но я никак не мог понять восторгов окружающих.

— Если бы не он, неизвестно, когда бы тебя нашли. Эта вещица так понравилась ворону, что он никак не соглашался уступить ее нам. Так и падал сверху несколько раз, истошно каркая. Даже кусок мяса у тебя выклевал.

Меня перекосило от ужаса.

— Проголодался? — спросила девушка.

— Есть немножко.

— Вот и славно.

Я надеялся на кусок мяса, но она принесла плошку и ложку.

— Это то, что поднимет тебя на ноги, Прометей.

Я распробовал острый вкус козьего сыра, перемешанного с кислым крепким вином. Я был настолько голоден, что после первых глотков сознание пошатнулось, уводя куда-то и от боли, и от девушки, и от воспоминаний. Кружка Нестора (7) спасла сейчас и мою жизнь.

Архелай опять замолчал, поглаживая медальон. Воспоминания приносили