Четыре месяца темноты - Павел Владимирович Волчик

– К сожалению, возрастная психофизиология всегда давалась мне с трудом, Агата… Матвеевна. Не то что вам.

Она повернулась, и он несколько секунд с удовольствием наблюдал, как ее всегда спокойное, уверенное лицо становилось по-детски удивленным. Да, она изменила прическу – волнистые волосы теперь были пострижены по плечи и не собраны в косу. Но привычный мягкий голос с нотками легкой иронии он узнал сразу.

Озеров еще раз поморгал, чтобы привыкнуть к свету. Теперь он видел и высокий лоб, и такие же темные, как волосы, линии бровей, очень аккуратные, с небольшим изломом. Видел округлый маленький подбородок, а над ним приоткрытые губы; чуть выступающие скулы, создающие на щеках легкую тень; глаза, хорошо знакомые карие глаза с едва опущенными веками, несколько уже, чем у обычного европейца, что говорило о том, что в длинной череде поколений в предках у нее были азиаты, – но заметить это мог только хорошо знавший ее человек. На самом деле Кирилл не замечал отдельных черт, так как помнил Агату с юных лет. Ему сложно было определить, красивое у нее лицо или нет, но случайный человек заметил бы, что смотреть на него приятно, так как в нем нет ничего лишнего.

К ней на удивление быстро вернулось самообладание.

– Я помню, Кирилл… Кирилл Петрович, что с трудом. Вы нередко копировали мои конспекты.

– Так вы знакомы? – Маргарита Генриховна почему-то произнесла это без особой радости: теперь ей сложно было определить зону своего влияния.

– Мы вместе учились в университете. Но Кирилл Петрович, когда мы в последний раз виделись, остановился на более «теоретической» части и ушел в науку.

– А Агата Матвеевна отправилась на практику за границу, – Озеров, сдерживая улыбку, чуть поклонился, – да еще и стала детским психологом, как выясняется.

– В таком случае вам не придется тратить время на то, чтобы найти общий язык, – произнесла завуч и вышла. – Желаю удачи!

Озеров в этом сомневался. В последнее время найти общий язык ему сложнее всего было с теми, кого он слишком хорошо знал. С незнакомыми людьми такой проблемы не возникало.

– Понимаю, что она тебе кажется очень назойливой, – сказала Агата, заметив взгляд, которым Озеров проводил Маргариту Генриховну, – но сейчас она тебе скорее друг, чем враг.

«Как же я отвык от ее выкладок», – подумал Озеров. Он не замечал, что все еще рассматривает девушку. Ее фигура округлилась, стала более женственной, исчезли угловатость и юношеская худоба, но лицо и руки почти не изменились.

– Ты спросишь, кто враг? Тот, кто ненавидит детей и работает здесь с ними. Она может взбелениться на учеников, но поверь мне, практически живет ради них.

– Я не считаю здесь никого врагом. Представляю, что будет со мной через много лет, если столько же времени и сил я отдам школе. Нужно поставить себя на ее место – вот и все. Так, кажется, любят говорить психологи?

Агата вовремя спохватилась и показала мальчику с раскраской на уши. Он, видимо, был хорошо знаком с этим жестом и закрыл уши ладошками в знак того, что не подслушивает разговоры старших.

– Я знаю о твоем скептическом отношении к психологии…

Когда-то они учились на одной кафедре, изучающей психику как явление, контролируемое физиологическими процессами: нервными импульсами, гормонами, сокращениями мышц.

Психологов на их кафедре не любили и ругали – прежде всего за то, что они опираются только на труды других психологов, то есть на теорию. Говорили, что они слишком бегло изучают анатомию и физиологию. Не знают, как устроен мозг, понятия не имеют о суточных циклах, гуморальной регуляции, клеточном строении нейрона. А значит, они не способны помочь человеку, так как могут спутать простое уныние с психическим расстройством, вызванным нехваткой витаминов. Или у неусидчивого подростка начнут искать личностные страхи, запрятанные глубоко в детстве, а окажется, что у него нарушение функций щитовидной железы – и дефицит внимания как следствие.

– Если ты не спал на лекциях, то вспомнишь – любой наш курс начинался с того, что ученые при всей громаде полученных данных так до сих пор и не знают, как устроено сознание, – Агата удобно устроилась на стуле. – То, что они условно называли психикой, не ограничивается только физиологическими процессами…

Она остановилась и внимательно взглянула на Озерова.

– Продолжай, – сказал он, усаживаясь на свободное место без спроса, – у нас полно времени! Кто-нибудь из моих учеников сейчас наверняка обдумывает план, как в веселой невинной игре сделать инвалидом себя или кого-нибудь из окружающих.

Мальчик, держа ладошки на ушах, лишился единственного занятия с раскраской и теперь переводил взгляд от одного к другому. Девушке пришлось показать ему, чтобы он открыл уши. Мальчик снова высунул язык, взял карандаш и принялся за работу.

– Уроки уже закончились, – сказала Агата, – Озеров, не язви. Я просто хотела сказать тебе, что психологи больше работают на практике с людьми, чем любой ученый, решивший, что, оградившись от мира, он может изучить мозг.

– С этим можно поспорить. Ты и сама знаешь немало ученых, чьи открытия спасли сотни жизней. Но давай не будем начинать старую песню, мы так давно не виделись! Как дела, как работа?

– Спасибо. Я вспомнила, как твой многозначительный взгляд способен раздражать. Да, я стала психологом, чтобы напрямую работать с детьми, – у меня это хорошо получается, и я всегда этого хотела. А куда можно было пойти работать с нашей первой специальностью? В лабораторию? И не смотри на меня так. Я не отношусь к числу особ, рвущихся в психологию, чтобы властвовать над умами других людей. Кстати, великий защитник «ученых, которые спасли сотни жизней», – подскажи, пожалуйста, куда устроился ты. От практики за границей ты с геройским видом отказался, пожелав развивать науку на родине.

Озеров сник.

– Было много глупых мест. Одно из них – компания моего отца.

– Ха! Психофизиолог конструирует автомобили. Прекрасно.

– Это уже в прошлом. Хотя кто знает, может, я был недалек от идеи создания искусственного интеллекта, который строит машины и ходит за меня