Жизнь вопреки - Олег Максимович Попцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Принято считать, что у Ельцина не было выбора. Ну, во-первых, подобное утверждение весьма спорно, потому как выбор всегда есть. И причина якобы невозможности выбора – не отсутствие тех, из кого выбирают, а неумение тех, кто выбирает. Все политические кадры были в большинстве своём задействованы в советской власти в 80-е годы. Они были так называемой горбачёвской «ордой». И Ельцин сам не хотел её переаттестовывать и вербовать в ельцинское окружение. Ельцин не был сторонником Горбачёва, он был не его оппонентом, он был его противником. И главное столкновение Ельцина с Горбачёвым состоялось в период его руководства Московским горкомом партии, в конце восьмидесятых годов, которые закончились его отстранением с этого поста. Горбачёв осмысленно сводил на нет знаковую политическую фигуру на властном Олимпе – первого секретаря Московского горкома КПСС Бориса Ельцина. Помимо всего прочего – своего главного конкурента на политической арене в России. Расправа было безжалостной, она происходила на заседании пленума горкома КПСС либо на расширенном заседании бюро горкома партии, точно я не помню. Но факт остаётся фактом: я оказался в числе приглашённых на это заседание. Ничего более омерзительного в своей жизни я никогда не переживал. Это был сеанс массового предательства членов горкома партии своего руководителя Бориса Ельцина. Он был болен, но присутствовал на заседании. Это выглядело, как хорошо отрепетированное заранее политическое действо. Все без исключения члены бюро едва ли не хором поносили своего первого секретаря в его присутствии. Ельцин был серьёзно болен – это было видно по его лицу. Он сидел молча, никак не реагируя на выступления своих коллег. Происходящее было похоже на публичную казнь. Было очевидно, что никто из выступающих не чувствовал своей виновности в происходящем. Поток поношений был безостановочным, и Горбачёв – сотворитель этой публичной расправы – не выдержал и оборвал одного из выступающих.
«Хватит», – едва ли не выкрикнул Горбачёв, и хор поносителей мгновенно оборвался. Итогом заседания было освобождение Ельцина от должности первого секретаря Московского горкома КПСС, его назначают на малозначимый управленческий пост. И как кажется Горбачёву, политическая биография Ельцина на этом кончилась. Но в своих предсказаниях Михаил Сергеевич был малоуспешен. Наступили смутные времена рождения российской демократии. Время диктатуры ЦК КПСС кончалось. Горбачёв из генерального секретаря ЦК КПСС превращается в первого президента СССР, избранный не всенародно, а назначенный Верховным советом СССР.
Его было правомерно назвать «хромой уткой». Распадается Советский Союз. Россия выходит из состава СССР, становится самостоятельным федеральным государством. Ельцин принимает участие в выборах нового теперь уже Верховного совета России, становится сначала депутатом, а затем председателем Верховного совета. И вопрос о конце политической карьеры снова оказывается на повестке дня. Только теперь этот вопрос стоит не перед Ельциным, а перед Горбачёвым. Так распорядилась история. Ельцин был свидетелем ГКЧП, но при другой России, он знал, чем это кончилось. И теперь, спустя два года, предстояло нечто подобное пережить самому. Только теперь это было открытое противостояние российского парламента российскому президенту, это столкновение можно прочесть иначе – как противостояние президента парламенту. Политическую забастовку объявил парламент, но побудил её президент своим указом 1400 «О роспуске существующего парламента и проведении новых выборов».
Парламенту, проработавшему неполных три года, это не понравилось. И он сказал «нет» президентскому указу. И началось: отказ парламента покидать Белый дом.
Парламент при этом не выглядел столь миролюбивым. Генералы Макашов, Ачалов были действующим военным щитом парламента.
Одна деталь – именно так я обозначил в своей книге «Хроника времен „царя Бориса“» случившееся со мной 21 сентября 1993 года. В этот день, в 15 часов, я улетел в Вену, где на общеевропейском конгрессе средств массовой информации предполагался мой доклад «Телевидение и демократическое обновление России».
Пока я летел, Ельцин успел выступить со своим обращением к народу. Это было то самое историческое обращение, ставшее прелюдией к президентскому указу № 1400, посвящённому роспуску Верховного совета и объявлению новых выборов. Сам указ и тем более его оглашение держались в строжайшем секрете, даже я – руководитель Российского радио и телевидения и при этом депутат Верховного совета на тот момент, конечно, был человеком достаточно информированным, и тем ни менее я ничего не знал о данном указе. Хотя меня и не только меня чрезвычайно насторожила реплика Ельцина в одном из высказываний в очередной схватке с Хасбулатовым: «Ну что ж, нас ждёт горячий сентябрь».
Сентябрь шёл к своему временному завершению, но ничего сверхгорячего не происходило. И вдруг телефонный звонок буквально выдернул меня из-под душа в венском отеле. Звонил Слава Мостовой. Он должен был приехать из Берлина на конгресс в Вену.
Слава спросил меня, знаю ли я о последних событиях, произошедших в Москве. Ничего не подозревая, я отделался уточняющей шуткой: «На какой час?!» Мостовой совершенно серьёзно ответил: «На 18 часов по московскому времени». После чего он в подробностях пересказал телевизионное выступление Ельцина. Просить о каких-либо уточнениях было бессмысленно. Я тотчас заказал обратный билет в Москву. К счастью, на завтра был утренний рейс. Затем случился мой пространный разговор с Анатолием Лысенко. Я просил его сохранить спокойствие, предупредил о своём немедленном возвращении и задал один уточняющий вопрос: «С какого часа начинает действовать указ президента?» Толя ответил: «с 20 часов». «Прекрасно, – ответил я. – У нас двумя часами ранее должен быть „Парламентский час“. Разумно действовать согласно указу президента. „Парламентский час“ пропускаем в эфир, а затем всё блокируем. В этом есть некая чистота почерка».
«Зачем нам такие риски?» – недовольно пробурчал в ответ Лысенко. Я не стал объяснять Лысенко – в данном случае малейшая деталь имеет значение. Я не только председатель компании, но и депутат Верховного совета. После такого шага депутатам невозможно было обвинить компанию в сверхпослушности президентской власти.
Потом, уже вернувшись в Москву, я узнал, что наш разговор был интерпретирован иначе – как несогласие О. Попцова с указом президента, о чём немедленно было сообщено Полторанину, министру печати, который в тот момент находился в «Останкино», где прощупывал политическую надёжность непредсказуемого творческого коллектива.
Данный разговор имел свидетелей и был пересказан мне в деталях. Всякая интрига имеет своих героев. Моя реплика о «Парламентском часе» была истолкована с прямолинейной жёсткостью: Попцов перешёл на сторону Хасбулатова. То, что это абсолютный бред, было очевидно,
