Правда о деле Гарри Квеберта - Жоэль Диккер

— Да, мама.

— Это ради твоего же блага. Чтобы ты попала в рай. Ведь ты хочешь быть ангелом, правда?

— Я не уверена, что хочу быть ангелом, мама.

— Ну-ну, не говори глупости. Идем, дорогая.

Нола встала и послушно пошла за матерью в ванную. Все было готово: на полу стоял большой таз, полный воды. Нола посмотрела на мать: та была красавица, с чудными светлыми вьющимися волосами. Все говорили, что они очень похожи.

— Я тебя люблю, мама, — сказала Нола.

— Я тоже тебя люблю, моя милая.

— Мне жаль, что я гадкая девочка.

— Ты не гадкая девочка.

Нола встала на колени перед тазом; мать схватила ее за волосы и погрузила ее голову в воду. Сосчитала до двадцати, медленно и строго, потом вынула голову Нолы из ледяной воды, и девочка испустила панический крик. «Ну-ну, доченька, это епитимья, — сказала Луиза. — Еще, еще». И немедленно снова сунула ее головой в ледяную воду.

Преподобный, запершись в гараже, слушал музыку.

Рассказ поверг его в ужас.

— Мать тебя топит? — потрясенно повторил Гарри.

Был полдень. Нола только что пришла в Гусиную бухту. Она проплакала все утро, и как ни старалась, подходя к дому, высушить свои покрасневшие глаза, Гарри сразу заметил, что дело неладно.

— Она меня сует головой в таз, — пояснила Нола. — А вода ледяная! Сует меня туда головой и держит. Мне каждый раз кажется, что я умираю… Я больше не могу, Гарри. Помогите…

Она прижалась к нему. Гарри предложил спуститься на пляж; на пляже ей всегда становилось веселее. Он захватил с собой жестяную коробку «На память о Рокленде, Мэн», и они пошли вдоль скал, кидая хлеб чайкам, а потом уселись на песок любоваться горизонтом.

— Я хочу уехать, Гарри! — воскликнула Нола. — Хочу, чтобы вы увезли меня отсюда подальше!

— Уехать?

— Вы и я, далеко-далеко. Вы говорили, что однажды мы уедем. Я хочу найти убежище от мира. Разве вам не хочется быть со мной вдали от всего мира? Давайте уедем, умоляю. Уедем прямо в конце этого страшного месяца. Скажем, числа тридцатого, у нас тогда как раз останется две недели на сборы.

— Тридцатого? Ты хочешь, чтобы мы с тобой тридцатого августа уехали из города? Но это же безумие!

— Безумие? Безумие, Гарри, это жить в этом жалком городишке! Безумие — это любить друг друга так, как любим мы, и не иметь на это права! Безумие — это когда нам приходится прятаться, словно мы какие-то странные звери! Я больше не могу, Гарри! Я уеду. В ночь на тридцатое августа меня больше не будет в этом городе. Не могу больше здесь оставаться. Уедемте со мной, умоляю. Не оставляйте меня одну.

— А если нас арестуют?

— Кто нас арестует? Через пару часов мы уже будем в Канаде. И за что нас арестовывать? Уехать не преступление. Уехать значит быть свободным человеком, а кто может помешать нам быть свободными? Свобода — это основа Америки! Так написано в нашей конституции. Решено, Гарри, я уезжаю, уезжаю через две недели. В ночь на тридцатое августа я уеду из этого ужасного города. Вы со мной?

Он ответил, не раздумывая:

— Да! Конечно! Я не могу представить себе жизни без тебя. Тридцатого августа мы уедем вместе.

— О, милый Гарри, я так счастлива! А как же ваша книга?

— Моя книга почти закончена.

— Почти закончена? Потрясающе! Вы так быстро ее написали!

— Книга теперь не имеет значения. Если я убегу с тобой, то писателем, наверно, быть уже не смогу. Ну и ладно, не важно! Важна только ты! Важны только мы! Важно только быть счастливыми!

— Ну конечно, вы все равно будете писателем! Мы пошлем рукопись в Нью-Йорк по почте! Мне так нравится ваш новый роман! Это, наверно, самый прекрасный роман, какой мне доводилось читать. Вы станете очень большим писателем! Я в вас верю! Так тридцатого? Через две недели? Через две недели мы сбежим, вы и я! За два часа доберемся до Канады. Мы будем так счастливы, вот увидите! Любовь, Гарри, любовь — единственная вещь, способная сделать жизнь по-настоящему прекрасной. Все остальное лишнее.

18 августа 1975 года

Сидя за рулем патрульной машины, он смотрел на нее через витрину «Кларкса». Со дня бала они почти не разговаривали; она держала его на расстоянии, и ему было грустно. С недавнего времени у нее был особенно несчастный вид. Он спрашивал себя, не связано ли это как-то с ее холодностью, и вдруг вспомнил, как застал ее в слезах на крыльце и как она сказала, что ее обидел один человек. Обидел. Что она имела в виду? Может, у нее неприятности? Или еще хуже — ее избили? Кто? Что происходит? Он решил собраться с духом и поговорить с ней. Как обычно, он дождался, пока ресторан почти опустеет, и только тогда осмелился войти. Дженни убирала один из столиков.

— Привет, Дженни, — произнес он с бьющимся сердцем.

— Привет, Тревис.

— Как дела?

— Нормально.

— Мы не так уж часто виделись после бала, — сказал он.

— У меня тут много работы.

— Я хотел тебе сказать, я был очень рад быть твоим кавалером.

— Спасибо.

Лицо у нее было озабоченное.

— Дженни, ты в последнее время как будто отдалилась от меня.

— Нет, Тревис… Я… Это не имеет к тебе никакого отношения.

Она думала о Гарри; она думала о нем день и ночь. Почему он ее отвергает? Зашел сюда несколько дней назад с Элайджей Стерном и хоть бы словом с ней перемолвился. Она прекрасно видела, что они даже посмеивались над ней.

— Дженни, если у тебя неприятности, ты можешь мне все сказать, ты же знаешь.

— Знаю. Ты такой хороший, Тревис. А теперь мне надо закончить уборку.

Она направилась на кухню со стопкой тарелок в руках.

— Подожди, — сказал Тревис.

Он поймал ее за запястье, пытаясь задержать. Прикосновение было легким, но Дженни вскрикнула от боли, выронила тарелки, и осколки разлетелись по полу. Тревис задел огромный синяк, который остался у нее на правой руке после разговора с Лютером и который она старалась спрятать под длинным рукавом, несмотря на жару.

— Прости, пожалуйста, я такой неловкий, — извинился Тревис, бросившись собирать осколки.

— Ты не виноват.

Он прошел за ней на кухню и вооружился щеткой, чтобы подмести в зале. Когда он вернулся, она мыла руки, засучив рукава, и он заметил синие разводы у нее на запястье.

— Что это такое? — спросил он.

— Ничего, стукнулась на днях об дверь.

— Стукнулась? Не рассказывай мне сказки! — взорвался Тревис. — Тебя избили, точно! Кто это сделал?

— Не важно.

— Нет, важно, очень важно! Я хочу знать, кто тебя так обидел, я требую! Скажи, я не уйду, пока не узнаю.

— Это… Это Лютер Калеб сделал. Шофер Стерна. Он… Это было на днях, утром, он рассердился. Схватил меня за руку, больно. Но знаешь, он не нарочно. Просто силу не рассчитал.

— Дженни, это серьезно! Очень серьезно! Если он здесь покажется, немедленно сообщи мне!

20 августа 1975 года

Она шла по дороге к Гусиной бухте и пела. Ее переполняло радостное чувство: через десять дней они вместе уедут отсюда. Через десять дней она наконец начнет жить по-настоящему. Она считала ночи, оставшиеся до великого дня: уже так скоро! Завидев дом в конце гравийной дорожки, она ускорила шаг, спеша вновь увидеть Гарри. Она не заметила человека, притаившегося в зарослях и следившего за ней. Она вошла в дом через парадную дверь, без звонка, как обычно в последнее время.

— Милый Гарри! — крикнула она, давая знать, что пришла.

Никакого ответа. Дом, казалось, был пуст. Она крикнула еще раз. Тишина. Она заглянула в столовую и гостиную, но его там не было. В кабинете тоже. И на террасе. Тогда она спустилась по лестнице на пляж и громко позвала его. Может, он пошел купаться? Он так делал, когда уставал от работы. Но на пляже тоже никого не было. Она запаниковала: куда он мог деться? Вернулась в дом, снова позвала. Никого. Обошла весь первый этаж, поднялась на второй. Открыла дверь спальни и обнаружила, что он сидит на кровати и читает пачку каких-то листков.

— Гарри? Вы здесь? А я уже десять минут вас везде ищу…

Он вздрогнул:

— Прости, Нола, зачитался и не слышал…

Он встал, сложил в стопку страницы, которые держал в руках, и убрал в ящик комода.

Она улыбнулась:

— Что это вы читали такое увлекательное, что даже не слышали, как я воплю на весь дом?

— Ничего особенного.

— Это продолжение романа? Покажите мне!

— Ничего особенного, покажу при случае.

Она лукаво посмотрела на него:

— Вы уверены, что все в порядке, Гарри?

Он засмеялся:

— Все отлично, Нола.

Они спустились на пляж. Ей хотелось посмотреть на чаек. Она раскинула руки, словно крылья, и стала бегать широкими кругами.

— Мне хочется летать, Гарри! Всего десять дней! Через десять дней мы улетим! Уедем навсегда из этого проклятого города!