Правда о деле Гарри Квеберта - Жоэль Диккер

Она обняла его.

— Ты придешь попозже? — спросил Гарри.

— Нет, Гарри. Я занята.

— Чем занята? И почему ты так рано уходишь?

— Занята, и все. Женщина должна оставаться загадкой. Это я в одном журнале прочитала.

Он улыбнулся:

— Нола…

— Да?

— Спасибо.

— За что, Гарри?

— За все. Я… Я наконец пишу книгу. И у меня получается только благодаря тебе.

— Милый Гарри, но я только этим и хочу заниматься в жизни: заботиться о вас, быть всегда рядом с вами, помогать вам писать книги, создать с вами семью! Только представьте, как мы будем счастливы все вместе! Сколько детей вы хотите, Гарри?

— По крайней мере, троих!

— Да! И даже четверых! Двух мальчиков и двух девочек, чтобы не было лишних споров. Я хочу стать миссис Гарри Квеберт! И гордиться своим мужем больше всех на свете!

Она ушла. Добралась по дороге из Гусиной бухты до шоссе 1. И снова не заметила тени, притаившейся в зарослях и следившей за ней.

Ей понадобилось полчаса, чтобы дойти пешком до Авроры. Она проделывала этот путь дважды в день. В городе она свернула на главную улицу и дошла до сквера, где они договорились встретиться с Нэнси Хаттауэй.

— Почему в сквере, а не на пляже? — заныла Нэнси, увидев ее. — Так жарко!

— У меня сегодня вечером свидание…

— Что? Нет, только не говори, что ты опять едешь к Стерну!

— Не произноси его имени!

— Ты опять попросила меня прийти, чтобы у тебя было алиби?

— Ну пожалуйста, прикрой меня…

— Да я тебя все время прикрываю!

— Ну еще раз. Только один разик. Пожалуйста.

— Не езди туда! — взмолилась Нэнси. — Не езди к этому типу, пора это прекратить! Мне за тебя страшно. Что вы там делаете вместе? Сексом занимаетесь, а? Это так?

Нола ответила, ласково и успокаивающе:

— Не волнуйся, Нэнси. Главное, не волнуйся. Ты меня прикроешь, да? Обещай, что прикроешь. Ты же знаешь, что бывает, когда выясняется, что я вру. Ты же знаешь, что со мной дома сделают…

Нэнси покорно вздохнула:

— Хорошо. Буду сидеть здесь, пока ты не вернешься. Только не позже половины седьмого, а то мама ругаться будет.

— Договорились. А если тебя спросят, что мы делали, ты что скажешь?

— Мы сидели здесь и болтали всю вторую половину дня, — протараторила Нэнси кукольным голосом. И жалобно воскликнула: — Но мне надоело из-за тебя врать! Зачем ты это делаешь? А?

— Потому что я люблю его! Я так его люблю! Я для него готова на все!

— Бррр, противно. Даже думать об этом не хочу.

Синий «мустанг» вывернул на улицу, примыкающую к скверу, и остановился на обочине. Нола заметила его.

— Вот он, — сказала она. — Я побежала. Пока, Нэнси. Спасибо, ты настоящий друг.

Она быстро подошла к машине и села в нее. «Здравствуй, Лютер», — сказала она шоферу, устраиваясь на заднем сиденье. Машина тут же тронулась с места и скрылась из глаз. Никто, кроме Нэнси, не видел этой странной сцены.

Через час «мустанг» въехал во двор поместья Элайджи Стерна в Конкорде. Лютер провел девушку в дом. Теперь она знала, как пройти в комнату.

— Раздевайся, — ласково велел Лютер. — Я пойду скажу мистеру Стерну, что ты приехала.

12 августа 1975 года

Каждое утро с тех пор, как они вернулись с Мартас-Винъярда, с тех пор, как к нему вернулось вдохновение, Гарри вставал на рассвете и перед тем, как сесть за работу, отправлялся бегать.

Каждое утро он добегал до Авроры. И теперь, как и каждое утро, он остановился у пристани для яхт, чтобы проделать серию отжиманий. Еще не было шести часов. Город спал. Он обошел «Кларкс» стороной: ресторан как раз должен был открыться, и ему не хотелось столкнуться с Дженни. Она замечательная девушка, она не заслужила такого обращения с его стороны. С минуту он постоял, любуясь океаном, залитым невероятными красками рассвета. И вздрогнул, услышав, как его окликнули по имени:

— Гарри? Так это правда? Ты встаешь так рано, чтобы побегать?

Он обернулся: это была Дженни в форменном платье «Кларкса». Она подошла к нему и неловко попыталась его обнять.

— Просто я люблю смотреть, как встает солнце, — ответил он.

Она улыбнулась. Она подумала, что если он приходит сюда, значит, все-таки немножко ее любит.

— Хочешь зайти в «Кларкс» выпить кофе? — предложила она.

— Спасибо, не хочется сбиваться с ритма…

Она ничем не выдала своего разочарования.

— Хотя бы присядем на минутку.

— Не хочу надолго останавливаться.

Она погрустнела:

— Но ты в последние дни совсем пропал! В «Кларкс» больше не приходишь…

— Извини. Увлекся своей книгой.

— Но не только же книги есть в жизни! Заходи иногда меня проведать, ты мне доставишь удовольствие. Мама на тебя ругаться не будет, обещаю. Она не должна была заставлять тебя платить весь долг сразу.

— Ничего страшного.

— Мне пора на работу, мы в шесть открываем. Ты уверен, что не хочешь кофе?

— Уверен, спасибо.

— Может, зайдешь попозже?

— Нет, не думаю.

— Если ты бываешь здесь каждое утро, я могу ждать тебя у пристани… Ну, если ты хочешь. Просто чтобы поздороваться.

— Не стоит.

— Ладно. Во всяком случае, я сегодня работаю до пяти. Если хочешь, приходи писать… Я тебе мешать не буду. Обещаю. Надеюсь, ты не рассердился, что я пошла на бал с Тревисом… Знаешь, я его не люблю. Он просто друг. Я… Я хотела сказать тебе, Гарри: я люблю тебя. Люблю, как никогда никого не любила.

— Не говори так, Дженни…

Часы на городской ратуше пробили шесть: она опаздывала. Она поцеловала его в щеку и убежала. Не надо было говорить, что она его любит; она уже злилась на себя. Какая дура! Поднимаясь по улице к «Кларксу», она обернулась, чтобы помахать ему рукой, но его уже не было. Она подумала, что если он все же зайдет в «Кларкс», значит, он ее хоть чуть-чуть любит, значит, еще не все потеряно. Она прибавила шаг, но в конце подъема из-за живой изгороди вдруг вынырнула широкая скрюченная тень и загородила ей дорогу. От неожиданности Дженни вскрикнула. Но сразу узнала Лютера:

— Лютер! Ты меня напугал!

В свете фонаря возникло перекошенное лицо и могучее туловище.

— Фто… Фто ему от тебя надо?

— Ничего, Лютер…

Он схватил ее за руку и сильно сдавил.

— Не… не… не фмейфя надо мной! Фто ему от тебя надо?

— Он просто друг! Пусти меня, Лютер! Мне больно, черт возьми! Пусти, или я всем расскажу!

Он разжал пальцы и спросил:

— Ты подумала про мое предловение?

— Ответ: нет, Лютер! Я не хочу, чтобы ты меня рисовал! А теперь дай мне пройти! А то я скажу, что ты тут бродишь, и у тебя будут проблемы.

Лютер без лишних слов бросился бежать и растворился в утренней заре, как обезумевший зверь. Ей было страшно, она заплакала. Поскорей дошла до ресторана и перед входом вытерла глаза: мать была уже на месте, и ей не хотелось, чтобы та заметила слезы.

Гарри побежал назад через весь город к шоссе 1 и Гусиной бухте. Он думал о Дженни. Не надо было подавать ей ложных надежд. Он очень досадовал на себя из-за этой девушки. На перекрестке с шоссе 1 у него подкосились ноги; мышцы остыли, пока он стоял у пристани, он чувствовал, как их начинает сводить. Он был один на обочине пустынного шоссе и уже жалел, что убежал так далеко от дома, не представляя, как теперь добраться до Гусиной бухты. В эту минуту рядом с ним непонятно откуда возник синий «мустанг». Водитель опустил стекло, и Гарри узнал Лютера Калеба.

— Нувна помофь?

— Слишком далеко забежал… Похоже, я что-то себе повредил.

— Фадитефь. Я ваф подвеву.

— Повезло мне, что я вас встретил, — сказал Гарри, устраиваясь на переднем сиденье. — Что вы делаете в Авроре в такую рань?

Калеб не ответил; он отвез своего пассажира в Гусиную бухту, не обменявшись с ним больше ни словом. Высадив Гарри, «мустанг» покатил назад, но направился не в Конкорд, а свернул налево, к Авроре, и заехал на узкую тупиковую лесную тропу. Укрыв машину за соснами, Калеб проворно пробрался сквозь ряды деревьев и спрятался в зарослях неподалеку от дома Гарри. Было четверть седьмого утра. Он уселся, привалившись к стволу, и стал ждать.

Около девяти часов Нола пришла в Гусиную бухту ухаживать за своим возлюбленным.

13 августа 1975 года

— Понимаете, доктор Эшкрофт, я всегда так делаю, а потом на себя злюсь.

— Как это происходит?

— Не знаю. Это как будто само из меня вырывается, против моей воли. Ну просто тянет меня, и я не могу устоять. Но мне от этого плохо. Мне так плохо! Но устоять не могу.

Доктор Эшкрофт внимательно посмотрел на Тамару Куинн и спросил:

— Вы способны сказать людям, как вы к ним относитесь?

— Я… Нет. Никогда не говорю.

— Почему?

— Потому что они и так знают.