Путешественница. Книга 2. В плену стихий - Диана Гэблдон

Мужчины довели меня до низкого капитанского кресла. Джейми взял кривую иглу и кетгут. Его лицо было мрачным. Мою руку жгло словно в огне.

Мистер Уиллоби, о существовании которого я уже успела забыть, подскочил и сказал Джейми, забирая иглу:

– Моя шить, моя все сделать. Ваша нет, ваша потом.

Вместе с иглой он исчез куда-то. Судя по всему, он хотел «помогать» мне, как и обещал.

Джейми не перечил. Каюту огласил наш общий вздох облегчения, изданный нашими с Джейми легкими. «Очень хотелось бы, чтобы мы смогли вздохнуть вот так, когда все кончится», – подумалось мне.

– Представь, я сказала дочери в качестве материнского назидания, чтобы она общалась исключительно с высокими мужчинами, а то все коротышки обычно делают гадости. – Я оттягивала время, заполняя его звуками своего голоса, боясь заполнить его криком.

– Считай, что мистер Уиллоби – исключение из правил, – отозвался Джейми, отирая мне лицо. – Англичаночка, я не желаю знать, что было в твоей голове, когда ты туда полезла, только не повторяй больше таких выходок.

– А что мне оставалось… – начала было я, но приход китайца помешал мне закончить фразу. Мистер Уиллоби принес свернутый в рулончик зеленый шелк, такой, какой приносил тогда, когда лечил Джейми от рвоты.

– Ой, ты принес те иголки? – радость узнавания мелькнула на лице Джейми. – Все будет хорошо, англичаночка, он тебя вылечит, уж я-то знаю. Это не так больно, как тебе кажется.

Я протянула, насколько смогла, раненую руку китайцу, а он осторожно щупал ладонь, надавливая, проводя подушечкой пальца, дергая, и в конце концов нажал на условную точку на запястье между лучевой и локтевой костью.

– Внутренние врата. Покой. Мир. Делать все спокойно и мило.

Ох, как же мне хотелось, чтобы у меня все сделалось спокойным и милым!

Целясь иглой в точку на моей коже, он точно попал куда хотел. Введение иглы было болезненным, но ровно таким, каким бывает укол при штопанье, а после боль прошла и введения остальных игл – их было по три в каждом запястье и самая большая в верхней части правого плеча – я не ощутила. Мистер Уиллоби нашел и другие точки на моем теле, в особенности на шее и плече, но не сказал, какой эффект производит нажатие на них.

Я не склонна приписывать ослабление боли исключительно акупунктуре, но боль чувствовалась не так сильно, плечо и раненая рука онемели, и я более-менее равнодушно смотрела, как мистер Уиллоби берет уже мою иглу и заштопывает мне рану. Его рукам я доверяла: он держал меня мягко, но крепко, и я расслабилась.

– Выдыхай, скоро все закончится. Все уже закончилось, можно сказать.

Если бы Джейми промолчал, я бы не поняла, что задержала дыхание. Боль от кривой хирургической иглы можно было терпеть, а вот страх перед болью заставил меня скукожиться.

Китаец ловко орудовал иглой, словно только то и делал, что штопал да зашивал открытые раны. Под нос он напевал песенку, содержание которой, весьма фривольное, Джейми недавно перевел мне. Влюбленный парень перечисляет достоинства любимой, подробно описывая части ее тела. Я не знала китайского и не могла узнать, когда речь пойдет о ногах, но по реакции мистера Уиллоби можно было догадаться об этом, а мне совершенно не хотелось на это смотреть.

– Чем это тебя так угораздило? Я бы не смог вот так сидеть и смотреть. Ты смелая, – изрекал Джейми, тоже скрывая страх за словами. – Малайский нож, что ли? Или абордажная сабля?

– Сабля, точно она. Я помню, – поделилась я. – Вообще он бежал за…

– Из-за чего весь сыр-бор? На что мы им сдались? – Джейми уже не интересовался личной жизнью нападавшего. – Ну не дерьмо же они хотели отобрать.

– Да уж не его. А может, они не знали, что на борту столько гуано?

Это предположение было уже совсем детским: не услышать запах гуано было делом не из легких, если вообще осуществимым.

– Корабль хотели заполучить, я думаю. Мы маленькие, и нас легче взять на абордаж. Команда небольшая, судно не военное. Легкая добыча.

Песня прекратилась: мистер Уиллоби закончил шить, оборвав повествование о китайской возлюбленной на описании пупка, как мне показалось.

– Как назывался тот корабль? У меня, ты понимаешь, немного времени было на расспросы. Пиратов кроме «Брухи» хватает, но ведь она была здесь недавно, три дня назад…

– Как же я не догадался, олух! – хлопнул себя по лбу Джейми. – Ну да, она! Размер совпадает, широкий испанский бимс…

– И тот, кому Пинг Ан дал по башке, говорил на смеси…

Голоса из коридора не дали мне договорить.

Вошедший Фергюс пребывал в смешанных чувствах: с одной стороны, он чувствовал неловкость за прерывание нашего разговора, с другой – стремился что-то сообщить нам. В руках у него были какие-то побрякушки.

– Милорд, на палубе мертвый пират. Его нашел Мейтленд.

Джейми вытаращился на меня.

– Мертвый? Совсем?

– Ну не наполовину же, – удивился Фергюс.

За его спиной торчала довольная голова Мейтленда, пришедшего за славой. Точнее, часть моей славы должна была перепасть ему.

– Голова разбита, оттого и умер, – блеснул медицинскими познаниям француз.

Джейми, Фергюс и Мейтленд разом вопрошающе посмотрели на меня. Не могу сказать, что я была горда, оттого что убила врага: тогда я была так напугана, что готова была поскорее умереть, нежели провисеть на реях хоть миг. Но я не могу сказать и того, что чувствовала жалость к убитому, – он заслужил свое.

Джейми затеребил макушку.

– Англ…

– Я хотела все рассказать, но ты не слушал, – холодно заявила я.

Бренди и иглоукалывание сделали свое, и я была настроена миролюбиво, хоть и слегка чувствовала возбуждение. Не зная, сколько пиратов убито в схватке командой «Артемиды», я все же почувствовала причастность к такому важному событию, как изгнание захватчиков с корабля.

– При нем нашли вот это, – Фергюс бросил что-то на стол.

Это было ожерелье с шеи того пирата: серебряные пуговицы, срезанные или сорванные с мундира военного, отшлифованные части раковины морского ушка, обломки перламутра, но больше всего было монет с проделанными в них дырочками для нанизывания на шнурок.

– Кое-что заслуживает вашего внимания, – авторитетно проговорил Фергюс.

Он повертел в руках серебряную монетку. Она, в отличие от других, не была тусклой или затертой, и на ее аверсе четко выделялись две головы Александра.

Великолепно сохранившаяся тетрадрахма IV века до Рождества Христова.

Слабость и нешуточное нервное напряжение после всего пережитого взяли свое, и я немедленно уснула сразу после окончания операции, благо бренди подействовало усыпляюще. К сожалению, этот эффект не продлился долго, и уже к наступлению ночи боль вернулась. Рука болела в ответ на биение сердца, распухшая, словно искусанная тысячью пчел.

Растущая луна посматривала своим полуприкрытым глазом на корабль, медленно продвигающийся по морю. Когда мы легли на нужный курс, она исчезла, оставив почему-то недоброе впечатление по себе. Было похоже, что начинается лихорадка: тело горело.

Хотелось пить в тропической духоте, и я честно встала с койки, не решаясь никого тревожить по таким пустякам. Требовалось всего-то достать кувшин с водой со шкафчика на противоположной стороне, но головокружение и общая слабость, а самое главное боль, заставляли меня усомниться в своих возможностях. Еще миг, и я бы полетела кубарем на пол, но голос из темноты, превратившийся в голос Джейми, вовремя подсказал мне остановиться.

– Болит?

– Ну есть такое, – сдавленно ответила я.

Неся раненую руку здоровой, я попыталась сделать шаг.

– Хорошо.

– Что хорошо, что болит? Ну надо же! – не скрыла возмущения я.

Джейми нервно засмеялся и уселся, показав рыжую шевелюру на фоне темного окна.

– Видишь ли, если рана болит, она заживает. Скажи, когда он поранил тебя, ты что-нибудь чувствовала?

– Ничего, совсем ничего.

Лучше бы я тогда почувствовала. Воздух холодил руку, но это было приятно после духоты ночи, промочившей мне потом сорочку.

– Я видел это, и это было едва ли не самое страшное, что можно себе представить. Не чувствуют обычно смертельные раны.

Я засмеялась, быть может, некстати. От смеха боль усилилась.

– Откуда ты знаешь, что эта рана смертельная? – Я все-таки добралась до чайника и теперь наливала воду левой рукой. – И вообще, откуда такие сведения?

– От Мурты.

На корабле не было слышно, как вода наполняет чашку, потому что ее заглушал плеск волн, а сама вода показалась мне черной. Джейми еще не говорил со мной о Мурте. Ни разу с тех пор, как я вернулась. Фергюс сообщил только, что крестный отец Джейми погиб во время битвы под Каллоденом.

– Это произошло под Каллоденом.

Джейми говорил тихо-тихо. Его голос перекрывало скрипевшее дерево и свист ветра, но он не делал попыток говорить громче.

– Там… сжигали трупы. Да, сжигали. – Теперь я поняла, почему он так тяжело перенес поиски Эуона в груде полусожженных тел на платформе среди папоротников. – Я видел это и представлял, что будет со мной, окажись я в огне.