Путешественница. Книга 2. В плену стихий - Диана Гэблдон

Кровь хлынула, ослепляя его, и пират упал на доски. Пользуясь возможностью, я бросила нож, вскочила на трап и полезла выше.

Пират недолго провалялся внизу: он немедленно вскочил и погнался за мной с явным намерением отомстить, благо теперь он имел два повода для этого, первым из которых была Марсали, а вторым – ловко отрубленный палец, результат моего орудования предназначенным для хирургических целей ножом. Он хотел было вцепиться мне в подол, но мне опять удалось вырваться, на что он отреагировал потоком бранных слов на языке, который я все-таки определила как португальский.

Сейчас спасением для меня была палуба, потому что там были люди и больше места для маневров, однако же и она – она в первую голову – представляла собой арену битвы: здесь клубились пороховые дымы, лязгала сталь, люди наступали друг на друга и снова расходились, а на доски падали поверженные, потерпевшие поражение в схватке. Непрестанно слышны были звуки выстрелов. В таких условиях я не могла рассчитывать на чью-либо помощь и, слыша, как мой преследователь дышит у меня за спиной, выбираясь из люка, вскочила на поперечину. Море пенилось и бурлило, я ползла по снастям наверх, подальше от кипевшей на борту «Артемиды» битвы.

Можно было повременить и подыскать местечко получше, но времени у меня не было, и, только поднимаясь по вантам, я поняла, что ошиблась в выборе убежища. Жирный португалец лазал по снастям куда лучше меня, потому что был моряком, к тому же пиратом, к тому же мужчиной, не стесненным длинным платьем. Ему привычно было взбираться наверх по реям, а мне вовсе нет. Я стала заложницей своего опрометчивого решения убежать наверх. Это было, возможно, хорошее решение в других условиях, но не сейчас, когда некому было снять меня и некому было убить пирата. Нож остался далеко внизу, да и что бы я им делала, держась одной рукой на веревку? Оставалось лезть все выше, а там…

Что будет там, я не знала и не особо хотела знать, зато прекрасно видела, что тросы дрожат под тяжестью моего тела и тела пиратского, а его вес оттягивает веревки назад, тем самым приближая меня к нему. Ловкий, как обезьяна, он с легкостью преодолевал расстояние, отделявшее его от меня, и с превеликой радостью плюнул в меня, когда приблизился. Так, плюясь и ругаясь, он подбирался все ближе, движимый отчаянным желанием убить меня, и, наконец, повиснув на одной руке, принялся размахивать абордажной саблей, надеясь сбросить меня вниз.

Я должна была погибнуть либо от сабли, либо от падения, либо от того и другого. Кричать не было смысла, да я бы и не смогла – настолько страшно мне сделалось, – оставалось ждать конца. Я послушно зажмурилась, понимая, что обессилела и не смогу бороться дальше.

Послышался вскрик, затем глухой стук, и свист сабли прекратился. Пахнуло рыбой. Открыв глаза, я увидела, что пирата нет на реях – он лежал на палубе. Зато рядом появился любимец китайца, Пинг Ан. Он немного раскрыл крылья, потому что не мог иначе удержаться на болтающихся веревках, и взъерошил перья; хохолок его смешно торчал.

– Гва! – сообщил пеликан, мигая желтым глазом и щелкая клювом.

Птицы любят, когда все спокойно и тихо, а здесь шумят и безобразничают. Необходимо было навести порядок, если глупые люди не понимают, что нужно вести себя как подобает. И пеликану, по счастью, удалось навести порядок, если не на корабле, так по крайней мере на реях. «Лучше рыба и дружба с китайцем, чем португальские пираты», – рассудил Пинг Ан. И рассудил совершенно справедливо.

Я чувствовала головокружение, перед глазами мельтешили точки – нужно было привести в порядок себя, коль уж на реях все спокойно. Повиснув на реях, я ощущала шероховатость веревок и заставляла свое сознание не выпускать это из внимания: если бы я отпустила веревки, я бы шмякнулась вниз, превратившись в кровавую груду мяса и костей.

Внизу, кстати, тоже поутихли. Не рискнув смотреть с такой высоты вниз, я предположила, что все кончилось и что посрамленные пираты обратились в бегство, так, по крайней мере, хотелось верить. Звуки подтверждали мою догадку: паруса хлопнули, ловя ветер («Значит, есть кому их поставить», – отметила я), ванты со звоном натянулись под моими руками, наконец, с высоты своего положения я увидела, как чужой корабль, опутанный снастями и реями так же, как и «Артемида», удалялся в море. После такого основательного знакомства с элементами оснастки мне показалось, что я до конца своих дней смогу безошибочно определить, где какая мачта находится, какие паруса она несет и какие реи ей помогают в этом.

Подумав, что болтаться наверху пристало разве Пинг Ану, но никак не мне, я не стала более находиться в его владениях и начала спускаться, но очень медленно, чтобы не упасть от головокружения и страха. На палубе горели фонари и лежали тела убитых, а тело вполне живого Джейми, чью рыжую шевелюру я высматривала среди убитых, боясь увидеть ее там, восседало на бочке возле штурвала со стаканом виски в руке. Китаец, как водится, был рядом и наливал живительный напиток Уилли Маклауду, тяжело опиравшемуся на мачту.

Меня начало знобить.

«Нервы, – подумалось мне. – Шок, конечно же. А виски и правда отличное успокоительное, нужно запомнить».

По вантам я скользнула на палубу, содрав ладони в кровь. Липкий пот неприятно щекотал меня, но в то же время по телу проходила дрожь.

Джейми сидел закрыв глаза, но, видимо, услышал, что райская птичка приземлилась на палубу, и посмотрел в мою сторону. Заметив облегчение, с каким он воззрился на меня, я подалась к нему. Обняв его за плечи, я спросила:

– Все хорошо?

– Да, со мной да. Так, полоснуло немножко, вот и все, – объяснил он, ловя направление моего взгляда.

На его голове красовался свежий бинт, слегка смоченный кровью. Рана была небольшой, должно быть, след от выстрела. «Узнать, где пуля», – отметила я и продолжила осмотр. Грудь сорочки была вымазана в крови, но то была старая кровь, коричневая, а рукава были в свежей крови.

– Джейми! – Невесть откуда взявшийся туман закрывал его лицо. – Ты в крови! Ты ранен?

Он внезапно сорвался с бочки и метнулся ко мне, хватая за руки и плечи. Мои конечности онемели, в них слегка покалывало, и я плохо ощущала его прикосновения. Свет начал мигать и меркнуть, густой загар на физиономии Джейми сменился ужасной бледностью.

– Господи! – послышался его отдаляющийся голос, исчезающий в черноте. – Англичаночка, это же твоя кровь, ранена ты!

– О какой смерти ты говоришь, деточка? От этой жары да, можно умереть. Но от чего еще? – заворчала я, выбираясь из-под покрывал. – Помоги, а? Я в них утону.

Возле меня торчала Марсали, всхлипывая и просившая меня не умирать. Поняв, что я в сознании и даже понимаю ее речь и говорю с ней, храбрая девчонка обрадовалась и повисла у меня на шее, еще больше вдавив меня в подушки. Ни одного покрывала – а часть их составляли одеяла и плащи – она не убрала.

– Матушка Клэр, папа не велел вас раздевать. Вам нельзя на холод.

– Что значит «нельзя»? Я что, маленькая, что ли?

Это была каюта капитана, наполненная солнечным светом и, как следствие, духотой. А здесь еще и запах гуано добавился – я слышала его даже отсюда.

Меня завернули, как куклу, в тряпицы, и я пожелала поскорее покинуть эту удушливую обитель, но правая рука вспыхнула огнем, словно молния в нее угодила.

Перед глазами запрыгали мушки или зайчики – как их там называют, я не помнила, но казалось, что прыгают страусы, – стало темнее.

– Не барахтайся, хватит! – приказал суровый шотландский голос, донесшийся до меня сквозь удушливо-тошнотворную волну.

Джейми поддержал меня, приподнимая за плечи и затылок:

– Отлично. А теперь ложись снова, на мою руку. Как оно, англичаночка?

– Если честно, то хреново, – призналась я. – Тошнит.

Перед глазами танцевали цветные спирали, а желудок давал о себе знать, то проваливаясь в пустоту, то извергая из себя содержимое в виде булочек Мерфи. Но самым важным было то, что правая рука постоянно болела, а если я поворачивалась или тем более рвала, боль была похожа на боль от вертикального прикосновения раскаленного ножа.

– О боже…

– Все? – уточнил Джейми и, услышав утвердительный ответ, положил меня на подушки.

– «Все» в смысле «скоро ли я кончусь»? Нет, не надейся. Не скоро, но кончусь.

Я проговорила эту впечатляющую фразу и разлепила один глаз.

Джейми прислуживал мне, стоя на коленях перед койкой: со своим ростом он бы никак не вместился в крохотную каюту. Повязка все еще была на его голове, хотя кровь уже не шла, зато была на рубашке – моя кровь. В таком виде он мог сойти за того галантного пирата, обольстившего Тессу, но я-то знала, что пираты совсем другие, нежели их описывают в бульварных книгах.

Правда, было кое-что хорошее: каюта не ходила ходуном, как прежде, когда я открывала глаза, и Джейми твердо стоял на ногах, не боясь нового нападения пиратов. Я открыла второй глаз.