Путешественница. Книга 2. В плену стихий - Диана Гэблдон

Он внимательно смотрел на раба, освещенного фонарем, но услышал мой вопрос.

– Я не смогу, – отрезал он. – На «таки-таки» я знаю всего несколько слов: «плохо», «сколько?», «дай», «оставь, сволочь». Этого мало, как ты понимаешь.

Раб сидел молча и не реагировал на слова, которыми мы перебрасывались. Не показал он и того, что понимает слова, произносимые Джейми на «таки-таки».

– Слушай, хватит. Какого лешего я здесь торчу?

Джейми встал, доставая кортик – раб не реагировал, – и, обойдя бочку, разрезал веревки, стягивавшие тело мужчины. Затем он снова присел перед бочкой и громко проговорил на «таки-таки»:

– Друг. Хорошо?

Это удовлетворило чернокожего: он кивнул, все так же храня молчание.

– Там гальюн, – он махнул рукой, указывая направление. – Иди туда. Моя жена, – он указал на меня, – вылечит тебя.

Мужчина слегка удивился, но послушно встал, наклонил голову, то ли в знак благодарности, то ли в залог покорности, и встал, держась за тесемку штанов опухшими руками.

Я повела бровью, на что Джейми не замедлил объясниться:

– Очень больно, когда тебя эдак связывают. Самое веселое, что не можешь помочиться сам. Хоть в штаны дуй.

– Понимаю. – Мой лепет свидетельствовал, что я догадываюсь, откуда Джейми знает такие подробности невольничьего быта, но предпочитаю не заострять на этом внимание.

– И плечи тоже очень болят, так и ломят. Будь осторожна, англичаночка.

Последнее касалось моей безопасности, и я не могла не согласиться с ним: раб мог бы причинить мне вред, находясь и в таком плачевном состоянии, если бы захотел. Не хотелось убеждаться на собственном опыте, способен ли он на это.

В любом случае мне досталось меньше, как это ни парадоксально: у меня болела и кружилась голова, но спина у меня не была исполосована, равно как и другие части тела.

Правда, моя рана была открытой и глубокой, а раны раба были по большей части поверхностными – шишка на лбу, например, и содранная кожа на плече.

Были и более болезненные повреждения: от веревок на его запястьях и лодыжках образовались глубокие следы, сочащиеся кровью. Это была работа не для отвара боярышника, но для мази из горечавки, холодной голубоватой субстанции, которую я взяла с собой. Контакт раненой кожи и мази должен был вызвать хоть какую-нибудь реакцию у пациента, но этого не произошло: я со своим лечением и мазью представляла для больного ровно такой же интерес, как и палуба.

Проводя сеанс лечения, я попутно могла рассмотреть его кожу, испещренную множеством разнообразных знаков, к примеру, три вертикальных разреза, шедших параллельно и находившихся меж бровей на лбу. Мерфи утверждал, что нанесение подобных шрамов – составляющая обряда посвящения, когда мальчик должен стать мужем.

Я ощущала гладкость мужской кожи, потной от духоты и тщательно скрываемых переживаний, но не знала, где мой пот смешивается с его выделениями: палуба качалась – я полагала, что это качка, но это могла быть и моя болезнь, – я не могла твердо стоять на ногах и касалась спины незнакомца, исполосованной рубцами, похожими на следы движения каких-нибудь страшных подкожных личинок. Спина Джейми выглядела так же.

Мне было неприятно думать о таких вещах, и я с трудом обрабатывала раны негра.

Он же вовсе не замечал ни моего присутствия, ни моих прикосновений, хотя я точно знала, что некоторые из них причиняют ему боль. Джейми наблюдал за моими действиями, а раб наблюдал за Джейми.

Причина такого молчания лежала на поверхности: человек, бежавший с пиратского корабля, где с ним проделывали неизвестно какие вещи, увозя в вечное рабство, попал на другой корабль, где с ним хотят проделать тоже нечто непонятное. У него не было оснований говорить с нами, ведь мы могли догадаться по произношению и по знанию языков, откуда он прибыл, и вернуть его назад, к хозяевам. Одно мы уже поняли: он знает или понимает английский.

Мы не рассчитывали, что он возрадуется обретению новых хозяев в лице меня и Джейми, и это тоже можно было понять. Нам предстояло убедить его, что мы не причиним ему зла, не отправим вдогонку пиратам и не будем бить, как его бивали раньше. Загвоздка была в том, как это сделать – как убедить молчуна?

Но не говорить с ним и не вызывать на откровенность мы тоже не могли, поскольку если кому-то что-то было известно об Эуоне, так только ему, человеку с пиратского корабля, даже не масонам. Жив ли Эуон Мюррей? На «Брухе» ли он?

Я закончила лечение, наложив повязки на места, натертые веревками, и Джейми, помогая мне встать, предложил чернокожему:

– Давай поедим. У нас есть еда, не отрава.

Подавая пример, он повел меня к выходу не оглядываясь. Раб последовал за нами – я видела это, обернувшись украдкой.

Мы добрались до моей каюты, отогнав матросню от дверей. Джейми попросил Фергюса принести съестного, чтобы не тащить меня до камбуза или кают-компании.

– Англичаночка, живо в постель.

Я не дала себя упрашивать, ощущая жар во всем теле и головную боль. Рука все время ныла, а это наводило на простую мысль: очевидно, придется использовать оставшийся запас пенициллина, как это ни прискорбно.

Мешкать было нельзя, ведь могло пойти заражение организма, а у нас не было второго лекаря.

В каюте был виски, и Джейми плеснул нам в стаканы. Негр, не артачась, принял свой стакан, отпил и, судя по реакции, очень удивился крепости напитка и его существованию как таковому. Не удивлюсь, если у него не было возможности пить шотландский виски в неволе.

Джейми взял свой стакан и сел за столик, указывая незнакомцу место напротив; я же лежала на койке.

– Я Фрэзер, – он тыкнул себя в грудь. – Капитан. Моя жена, – последовал кивок в сторону койки.

Раб решил говорить и отставил стакан с напитком.

– Они звать моя Измаил, – послышался его низкий голос. – Моя не пират. Моя повар.

– О, подарок для Мерфи, – лукаво подмигнула я.

Джейми не стал отвлекаться на мои реплики и задавал пленнику вопросы, не настаивая на ответе, но создавая условия, чтобы тот отвечал. Я отметила, что характер вопросов довольно своеобразный: Джейми спрашивал вскользь, походя, но о том, что представляло для нас наибольшую важность. Раз уж негр заговорил, нужно было вытянуть из него все возможное, и мы это делали. По залегшей межбровной морщине и по дрожанию негнущихся пальцев я видела, что Джейми напряжен.

– Ты был коком на «Брухе»?

– Не эта корабль, моя не делать ничего на этот корабль. Они забирать меня с берега, называть Измаил, говорить: мы убить тебя, если твоя не идти с нами. Моя не пират, нет, – настаивал пленник, не желая показаться нам пиратом.

В этом был свой резон: за пиратство вешали на рее. Мы, конечно, не стали говорить Измаилу, что и нас могут повесить, и внимательно слушали его сбивчивый рассказ.

– Я понял.

Джейми взял верный тон, призванный внушить спокойствие и одновременно выпытать как можно больше, вызвать на откровенность, сделать так, чтобы негр видел, что ему не доверяют, и захотел рассказать нам правду, но в то же время не напугать его и заставить замкнуться в себе.

– А как ты попал к пиратам? – Измаил потемнел, и Джейми поспешил прибавить: – О нет, я не спрашиваю, где они схватили тебя, это меня не интересует. Мне, в сущности, все равно, кто ты, но хотелось бы верить, что не пират. Потому что можно многое порассказать, да только я не всему поверю. Как ты попал к ним и сколько они тебя держали у себя?

Это был хитрый ход: мы принимаем слова Измаила на веру, но требуем доказательств, иначе отправим его на невольничий рынок либо предадим английскому правосудию как предполагаемого пирата.

Он обо всем догадался и мотнул головой, опуская глаза.

– Моя быть на речка, кушать рыба, ловить рыба. Приплыть корабль, большая. Люди спускать лодочки. Белые люди в лодках. Они видеть моя, громко кричать. Моя бежать, они догонять, ловить, тащить на корабль. Хотеть продавать, – зловеще заключил он.

– Понимаю…

Джейми так и подмывало спросить, где же находится эта река, но он промолчал: от любого неосторожного слова негр опять мог уйти в себя. Этого только не хватало.

– Послушай, а не было ли на корабле мальчиков? Маленьких или постарше, любых? Ты случайно не видел?

Измаил, не ожидав такого поворота событий, распахнул заблестевшие глаза.

– Твоя хотеть мальчик, любить мальчик? Там быть мальчики.

Недоумевая, что белый господин в присутствии жены спрашивает о маленьких мальчиках, негр поглядывал на меня, но я молчала. Зато покрасневший Джейми рассердился:

– Моя любить только один мальчик, мой племянник! Его у меня украли, и теперь я обрыскал все… Я буду очень обязан тебе, если ты поможешь мне в поисках, – холодно договорил он.

Хитрый негр хмыкнул.

– Твоя что дать моя? Моя помогать – что давать твоя?

– Дам денег в золоте и высажу где пожелаешь. Идет? Но взамен потребую доказательств. Иначе не поверю.

Измаил развалился в кресле, подражая Джейми.