Путешественница. Книга 2. В плену стихий - Диана Гэблдон

– Поначалу трудно, я вовсе забыла об этом. Столько лет прошло. Полагаю, что втыкать кортики в живых людей легче в том смысле, что не думаешь, каково придется человеку.

Джейми не отзывался, но шумел, наводя порядок в каюте, пряча шприцы и вешая юбку в шкаф.

Узел под кожей свидетельствовал о месте «укуса», как называл его муж.

– Прости, – я сообразила, что ляпнула что-то не то.

– Ну почему, убивая других, ты спасаешь себя. А ты, спасая других, делаешь им больно. Ты смелее меня. Так и есть, и я не против, если ты говоришь это.

Я так удивилась, что разлепила веки.

– Да ладно. Что-то я не верю, хоть убей.

– Ну и не надо, а так и есть!

Смех отозвался болью в раненой руке.

– Все равно, я говорила не об этом.

– Ммфм, – донеслось в ответ.

Мистер Уоррен распоряжался на палубе, и благодаря его умелому командованию мы прошли ночью Большой Абако и Элевтеру и отправились в сторону Ямайки с попутным ветром.

– Поверь, я ничуть не смелее. Если бы была возможность выбирать, я бы не стала рисковать, зная, что за мои действия мне грозит арест, смерть или повешение.

– И я.

– Да ведь…

До меня дошло.

– Ты хочешь сказать, что не имеешь выбора и руководствуешься необходимостью в своих действиях?

Джейми глядел в сторону, потирая нос. Он пожал могучими плечами и тихонько произнес:

– Англичаночка, я мужчина. Даже будь у меня выбор, как ты говоришь… Я бы не поступал иначе. Не в храбрости дело, понимаешь. Мы же ничего не можем изменить.

Он улыбнулся и продолжил:

– Чтобы тебе было понятнее – роды. Женщина должна, обязана родить, боится она или нет. Мы смелы, когда можем выбирать, а когда выбирать не приходится, поступаем так, как должны.

Я понаблюдала за ним. Он выглядел одновременно и по-детски с длинными золотисто-каштановыми ресницами, и как умудренный жизнью и уставший от нее муж: темные круги под глазами и морщины указывали на прожитые годы, давшиеся нелегко. К тому же последние события, как то: появление вечно ускользающей от нас «Брухи» с Эуоном на борту и мое ранение, заставили его проводить все время на ногах. Он почти не спал.

– Я говорила что-нибудь о Грэме Мензисе?

Ревность вспыхнула в голубых глазах, едва они открылись.

– Что за тип?

– Мой больной, я лечила его в Бостоне.

Грэм был старым шотландцем и не потерял характерного акцента даже после сорока лет жизни в Бостоне. Старый рыбак, в больнице он оказался в возрасте шестидесяти лет. Он уже не рыбачил сам, зато держал рыболовные суда и получал доход с промыслов других.

У Престонпанса и Фолкирка, я помнила, была люди, подобные Грэму, готовые шутить тогда, когда другим хотелось плакать. Стойкие и веселые, они не останавливались даже перед тем, чтобы шутить о болезни и смерти, благо старуха с косой всегда шагала рядом с ними.

«Смотрите, красавица, глядите в оба. Ну как отрежете не то, что следует? Не оторвите мне неправильную ногу».

«Ну что вы, дедушка, отрежу нужную», – хлопала я по обветренной руке.

«Да-а? – протягивал он, будто бы ужасаясь. – А я, старый дурак, хотел, чтобы вы неправильную удалили».

Это было в последние мгновения перед наркозом, и я надела маску общего наркоза на его улыбчивое лицо.

Ногу ампутировали успешно, восстановительный период не продлился долго, Грэма выписали. К сожалению, я предчувствовала, что это еще не все, и моя правота подтвердилась через полгода: метастазы в паховых лимфоузлах.

Узлы удалили, провели лучевую терапию с помощью кобальтовой пушки. Селезенка тоже была поражена. Близился конец, но мы не сдавались.

– Мне было легче, чем ему. Я искренне хотела ему помочь, но ведь то была его жизнь, его боль. Всего этого я не чувствовала. Теребила его, требовала какого-то энтузиазма – откуда ему было взяться? «Грэм, не отступайтесь, мы победим болезнь!» Легко сказать, когда болен не ты.

– Выходит, он отступился?

– Выходит, что так. Формально. А по факту…

– Я думал кое о чем. – Слова Грэма эхом раздались в наушниках.

– Хорошо, обязательно расскажете. Только после прослушивания, хорошо?

Я двигала стетоскоп от ребер к грудине, Грэм терпеливо ждал, пока я закончу.

– Я слушала ваш организм, а теперь слушаю ваши слова. Прошу. О чем вы думали?

– Я хочу покончить с собой.

Грэм глядел на меня вызывающе и оценивающе. Я удостоверилась, что медсестер вокруг нет и подслушать некому, взяла синий стул из пластика, на котором обычно сидели посетители, и села рядом.

– Вам становится хуже? Мы сможем помочь. – Помолчав, я добавила: – Стоит только попросить.

Но он не знал слова «просить». Грэм стойко молчал даже в самые трудные моменты, и никто не знал, что творилось у него на душе. Я не решалась вмешиваться и навязываться с помощью: пусть это и было милосердием, но насильственным. Я не могла позволить себе унизить его жалостью, а он не просил обезболивающего. Человек сам определяет, сколько может вынести.

На мои слова он слабо улыбнулся.

– У меня дочь и двое сорванцов, внуки, хорошенькие. Хотя вы и сами в этом убедились.

Его внуки навещали деда два, а то и три раза в неделю, таскали в госпиталь тетрадки с выученными уроками, хвастали автографами известных бейсболистов, которые им посчастливилось взять.

– Матушка живет в доме престарелых. В Кентербери жутко дорого, зато и чисто, и кормят хорошо, и есть с кем отвести душу.

Он бросил взгляд поверх простыни и поднял культю.

– Доктор, сколько? Месяц? Три? Четыре?

– Думаю, что три. Хотелось бы верить.

Неужто я не могла попридержать язык!

Он мотнул головой на капельницу.

– Я вот в них уже не верю. А вы?

Вокруг тянулись проводки, соединяя койки с респираторами, кардиомониторами и другой техникой.

– Каждый день мои родные вынуждены платить за меня, валяющегося здесь, по сотне долларов в день. Если три месяца, то это десять тысяч долларов. Десять! А откуда взяться деньгам? Ноги-то уже нет, какой из меня работник. Вот так я проживаю их деньги и ничего не приношу взамен. Не стоит и дергаться.

Он улыбнулся.

– Шотландцы, они такие, бережливые, да. Под старость считаю копейки и всегда так делал. Не хочу выбрасывать деньги на ветер.

Морфин использовался в курсе лечения, чтобы уменьшить боли, – именно морфин, опий слабее, – то есть он все равно был в крови Грэя. Мы придумали так: половину ампулы я откачала шприцом и долила туда воды. Морфин кололи где-то раз в сутки, значит, Грэм должен был промучиться целые сутки, чтобы потом получить возможность успокоиться навечно. Иначе поступить было нельзя, ведь сильнодействующие наркотики всегда находились под особым наблюдением и пропажу целой ампулы немедленно обнаружили бы. Можно было применить другой препарат, которого было достаточно и который изучала лично я, но я не знала, насколько он безболезненный: если бы кто-то увидел, как от моего лечения мучается пациент, меня бы обвинили в халатности, а Грэма подвергли экспертизе.

– А экспертиза – это как следствие коронера?

– Можно считать, что так. Мы сделали все по плану. Но… Мы договорились, что я введу ему препарат и уйду. Я не смогла.

Моя левая рука превратилась в руку старого рыбака Грэма Мензиса, узловатая ручища с набухшей веной посередине.

– Игла вошла сюда… – Я указала место, где вена пересекает лучевую кость. – Но поршень я не могла нажать. Я понимала, что совершаю убийство человека. И тогда он положил ладонь поверх моей и надавил… Ему хватило храбрости уйти.

Рассказывая, я смотрела в одну точку, ничего не видя перед собой, но необходимость стряхнуть воспоминание заставила меня взглянуть на Джейми.

– Я держала его все время. Чувствовала, как замедляется и останавливается пульс. А когда он остановился, вошла медсестра.

Одна из самых молоденьких и впечатлительных девушек, она поняла, что здесь что-то не так, что врач сидит над покойником и ничего не делает. И что рядом лежит шприц из-под морфия.

– Конечно, она рассказала руководству.

– Я так и знал.

– Но я взяла себя в руки и сожгла шприц. У них не было доказательств против меня. Дело замяли – не было оснований продолжать, слов свидетельницы слишком мало, чтобы судить. А через неделю меня повысили. Я должна была стать заведующей отделением, важной шишкой, сидящей у себя в кабинете на шестом этаже и в глаза не видящей пациентов.

Я поморщилась и принялась растирать запястье.

– Они боялись, что я поубиваю всех.

Джейми накрыл мою руку своей.

– Англичаночка, когда это случилось?

– Перед нашей с Бри поездкой в Шотландию. Меня надолго отпустили, будто бы я перетрудилась, вот мы и поехали.

В моем голосе звучала злая ирония.

– Понятно.

Лихорадка все еще продолжалась, но рука Джейми была теплой.

– Хорошо, а если бы ты осталась работать? Ты бы приехала… ко мне?

– Сказать по правде, я не знаю. В Шотландии я и Бри встретили Роджера Уэйкфилда, он помог нам найти тебя. Погоди-ка… Грэм просил съездить в Шотландию! Передать привет Абердину, родным местам. Но туда я так и не доехала.