Дервиш света - Михаил Иванович Шевердин

ковры прямо на мокрую глину под копыта всадников: «Гони коня! Пусть железом копыт топчет! Не рвутся! Не линяют!»

А женская одежда продается отдельно. И здесь коран диктует свои законы затворничества. Да, как бы женские одежды не затеяли разврата с мужскими халатами! О, эти женщины!

Лукаво улыбаются из-под небрежно закинутых на голову чимматов молодайки. Блестят, искрятся их черные глаза. Алеют полные яблочки-щечки.

Молодаек не слишком пугают блюстители нравственности, широкоплечие «раисы», надсмотрщики с длинными гибкими шестами в руках. Право «раисов» — наказывать всех нерадивых в делах шариата, всех нарушителей догм религии.

Не разостлал молитвенного коврика купец, когда раздался призывный азан с минарета муэдзина на полуденную молитву, и палка раиса уже внушает нерадивому благочестивые чувства. Обвесит кого продавец орехов или халвы — и снова свистит тонкая палка. А не дай бог какая-нибудь девочка прибежит на базар, купит пшеничных, горячих, пахучих лепешек — и та же палка больно пройдется по плечам или спине девочки. Знай закон! Исполнилось двенадцать лет — надевай паранджу с конской жесткой сеткой, прячь глаза и губки от посторонних взглядов.

Кого-то колотят. Кто-то вопит. Толпами бегут любопытные.

Совсем затолкали, замотали торжественный кортеж. Он все движется мимо гор дыней и арбузов, мимо груд овощей, мимо гребешкового ряда, мимо серпов, мимо ювелиров с их серебряными чудесными подвесками и ручными и ножными браслетами, мимо ножовщиков, плотников, аробщиков, сандуксозов.

Снова погружаешься в море навозных запахов. Бараны! Целые отары баранов. А поблизости уже по дорожкам гоняют и водят лошадей — текинских, гиссарских, карабаирских, иомудских, арабских, бадахшанских. И все — великолепных мастей, неимоверной красоты и резвости… Потому что конные барышники отлично знают, что накануне базарного дня надо выпустить в ячмень с десяток сырых яиц, а утром в ведро подлить пиалу-другую пьяной бузы или крепкого мусаласу. Это придает даже жалкой кляче прыти и резвости.

Толпы базарчей то густеют, то редеют.

А вот и просвет. Солнце словно распахивает ворота в мир махаллей. Но что это? Снова крик:

— Раис! Сюда!

Гневно Сахиб Джелял показывает раисам на валяющегося под жарким солнцем в глубокой пыли здоровяка горожанина. Лицо его багрово до синевы. Его сморил сон или обморок.

— В чем дело? Почему пьяный?

Тут же набежали блюстители нравственности. Уже одна доносит об исполнении, с трепетом поглядывая снизу на величественно восседавшего на коне Сахиба Джеляла.

— Покурил анаши, господин визирь. Это известный у нас мясник.

— Значит, он не пьян? Водку не пил?

— Велик аллах! Разве можно? Да тут водку нигде не купить. Да люди себе не враги. Всякий знает. Кто хочет пятьдесят палок по голым пяткам получить?

— Уберите… А вон там в чайхане играют в азартные игры кумарбазы. Что вы смотрите?

Визирь Сахиб Джелял зорко следит за порядком. Он деловит и беспощаден. Через минуту он издали наблюдает за экзекуцией с видимым интересом.

Виновные наказаны. Они подползают по пыли и мусору на коленях к визирю, равнодушно свысока взирающему на них, и молитвенно проводят грязными руками по запыленным и раздерганным бородам:

— О, великий визирь! Мы благодарим тебя за милость!

Кортеж, не торопясь, движется в туче золотистой пыли к манящим вдали, в конце улицы, громадным глинобитным воротам в старогородской стене.

VIII

Увы! Он вдел себе в ухо кольцо рабского служения.

Ибн Арабшах

Если верно, что у человека есть на небе своя звезда, то моя самая тусклая, самая темная, а вернее сказать, у меня нет звезды.

Садек Хедаят

Доктор разыскал Георгия Ивановича, он проживал в привратницкой одного из многочисленных ишанских теккие — подворьев.

Они еще не разомкнули дружеских объятий, а Георгий Иванович с обычной своей горячностью воскликнул:

— Слышал! Рассказывали! У нас новости разносятся по Бухаре быстрее молнии. Восторгался! Ну и срезали вы его ханское препохабие. Ловко! Благородно, надменно. Справедливо! Но что это вам, милейший доктор, даст? Господину эмиру сие все равно, что мошка за кончик носа тяпнула. Народу бухарскому? Народ и не поймет, и не оценит! Подхалимы дворцовые, лизоблюды эмирские замолчат. А пользы никакой! А на вас кое-где начнут коситься и по пятам филеры… филеры из Новой Бухары… Шагу не дадут сделать.

— Бог с ними. Ну, а вы, дорогой Геолог, как живете в Благородной Бухаре? И имеете, тут намекают, какое-то отношение к золотому трону?

— Ну как вам сказать… Да вот господин мой Аталык приводил меня во дворец. Представить эмиру хотел. Эмир прослышал про нас, про Геолога то есть, про специалиста горного дела. Эмир — он же у нас просвещенный — затевает какие-то изыскания недр, ищет ископаемые в Кзылкумах. Ему до зарезу нужны инженеры-геологи.

— И вы собираетесь в пустыню?

— А почему бы нет? По поручению Аталыка и еще одного тут уже приходилось путешествовать по горам и в песках. Чем эмир хуже моих хозяев? Но из смотрин пока ничего не вышло. Господину эмиру я не приглянулся. Больно тощ. Почему в халате? Почему не в мундире или хотя бы не во фраке? А Аталык доволен. Он для себя меня, мои знания, бережет. Возрадуется, если эмир оставит меня в покое. Ну, пойдемте! Все подробности потом.

Они уже сидели по-восточному на довольно чистых, хоть и стареньких курпачах.

Живо, по-молодому Георгий Иванович сбегал наружу и открыл ставни. Комната при свете оказалась на редкость чистенькой, выштукатуренной алебастром мехмонханой, с резными нишами и темно-гранатовыми с черным орнаментом паласами на кирпичном полу.

Помещение привратницкой свидетельствовало, что они попали в богатый бухарский дом и что Георгию Ивановичу живется не так уж плохо. Это он и подтвердил, отвечая на вопросы доктора.

— Болезненный вид! Пустяки. Я здоров. Сейчас, видите, служу.

— Вы служите? — все больше удивлялся доктор. — Вы, с вашим здоровьем? Это же ни в какие ворота не лезет.

— Надо же заниматься чем-то. Без работы просто подохнешь. Вот поработаю, а потом двину или в Питер, или в Швейцарию. Средства я уже накопил. Здоровья не накопил.

Не без горечи усмехнулся беззубым ртом:

— Да, ослабел. Вот одна надежда, господин муфтий, мой домохозяин и рабовладелец, меня пловом из курочки да кзылтепинским катыком откормит. Знаете, кислое молоко — просто густое желе. Нож вертикально воткни — стоит торчком. Питательно, вкусно. Видите, живу, как на даче, а это центр душной Бухары. Здесь тенисто, прохладно. Видели, ветви деревьев переплелись?.. Роскошный, зеленого шелка шатер.

И он нараспев продекламировал:

Ветер в кронах деревьев

Остановил птиц точно в клетке,

И такая гущина изумруда,

Что солнечные лучи запутались.

Да и жена