Принцесса-невеста - С. Моргенштерн

На помощь его отца не приходилось и рассчитывать, тот отказался как скончаться, так и перестать мямлить (вы думали, что его отец умер, но это было в части-обмане, не забывайте – Моргенштерн вписал его смерть в ночные кошмары Лютик, не запутайтесь) и начать соображать. Королева Белла лишь носилась вокруг него, переводя его слова, и всего за двенадцать дней до своей свадьбы принц Хампердинк с ужасом осознал, что забыл привести в действие важнейшую гульденскую часть своего плана, и одной ночью позвал к себе в замок Йеллина.

Йеллин был Главой Всех Правоохранительных Органов Города Флорина, унаследовав эту должность от своего отца. (Альбинос, смотритель Зоопарка, был кузеном Йеллина, и вдвоём они составляли единственную пару недворян, которым принц мог почти доверять.)

– Ваше Высочество, – сказал Йеллин. Это был маленький, но коварный человечек с быстрым взглядом и юркими руками.

Принц Хампердинк вышел из-за своего стола. Он подошёл близко к Йеллину и, осторожно оглядевшись, мягко сказал:

– Из безукоризненных источников мне стало известно, что в последнее время многие гульденцы стали проникать в Квартал Воров. Они маскируются под флоринцев, и я обеспокоен этим.

– Я не слышал об этом, – ответил Йеллин.

– Шпионы принца повсюду.

– Понимаю, – сказал Йеллин. – И вы полагаете, что раз, как указывают свидетельства, однажды они попытались похитить вашу невесту, такое может произойти снова?

– Это возможно.

– Тогда я закрою Квартал Воров, – пообещал Йеллин. – Никто не сможет войти, и никто не сможет выйти.

– Этого недостаточно, – сказал принц. – Я хочу, чтобы Квартал Воров разогнали, и чтобы все преступники находились за решёткой до тех пор, пока не наступит мой медовый месяц. – Йеллин кивнул недостаточно быстро, и принц спросил: – Какие-то затруднения?

– Моим людям не слишком нравится входить в Квартал Воров. Многие воры сопротивляются переменам.

– Ликвидируйте их. Сформируйте отряд грубой силы. Но мой приказ должен быть выполнен.

– На формирование приличного отряда грубой силы требуется по меньшей мере неделя, – сказал Йеллин. – Но времени достаточно. – Он поклонился и стал уходить.

И в этот момент начался крик.

Йеллин многое слышал в своей жизни, но никогда – чего-то столь жуткого: он был смелым человеком, но этот звук напугал его. Это не был человеческий вопль, но он не мог бы сказать, глотка какого животного издала его. (На самом деле это была дикая собака, на первом уровне Зоопарка, но ни одна дикая собака никогда ещё так не визжала. С другой стороны, ни одна дикая собака прежде ещё не была подключена к Машине.)

Звук боли становился всё громче, наполняя ночное небо, заливая замковые земли, выходя за стены, до самой Большой площади.

Крик не прекращался. Он просто висел под ночным небом, словно слышимое напоминание о том, что агония существует. На Большой площади шестеро детей закричали в ночь в ответ, пытаясь разрушить этот звук. Некоторые заплакали, некоторые убежали домой.

Затем он начал утихать. Вот его стало почти не слышно на Большой площади, вот он исчез. Вот его стало почти не слышно на замковых стенах, вот он исчез с них. Он сжимался вокруг первого уровня Зоопарка Смерти, где граф Руген сидел, возясь с какими-то ручками. Дикая собака умерла. Граф Руген встал, чтобы подавить свой собственный крик ликования.

Он покинул Зоопарк и побежал в покои принца Хампердинка. Йеллин как раз уходил, когда граф добрался туда. Принц сидел за своим столом. Когда Йеллин ушёл, и они остались вдвоём, граф поклонился его величеству:

– Машина, – наконец сказал он, – работает.

Принц Хампердинк ответил не сразу. Ситуация была щекотливой, ведь он был главным, а граф – лишь мелкая сошка, но никто во всём Флорине не обладал теми же умениями, что и Руген. Как изобретатель он, очевидно, избавил Машину от любых дефектов. Как конструктор он внёс основной вклад в безопасность Зоопарка Смерти, и, несомненно, именно Руген сделал так, что единственным позволяющим остаться в живых выходом был подземный пятый уровень. Кроме того, он поддерживал принца во всех его охотничьих и военных начинаниях, и такому подданному нельзя просто бросить: «Иди отсюда, мальчик, ты раздражаешь меня». Поэтому принц ответил не сразу.

– Послушайте, Ти, – сказал он наконец. – Я просто поражён тем, что вы исправили все ошибки Машины; я ни секунды не сомневался, что в конце концов вы сможете это сделать. И я жду не дождусь увидеть её работу. Но как бы мне получше выразиться? Каждую минуту возникают какие-то затруднения: не только празднования и воркование с этой как-там-её-зовут, мне необходимо решить, как долго продлиться Парад в честь Пятисотлетней годовщины, и где он начнётся, и когда он начнётся, и какой дворянин удостоится чести идти перед каким дворянином, так, чтобы в конце все ещё разговаривали со мной, плюс у меня есть жена, которую надо убить, и страна, которую надо в этом обвинить, плюс мне надо начать войну, когда это произойдёт, и всё это я должен сделать сам. Иными словами, я просто завален делами, Ти. Поэтому как насчёт того, что вы сами поработаете над Уэстли и расскажете мне, что из этого получится, а когда у меня будет время, я приду посмотреть, и я уверен, что это будет просто чудесно, но прямо сейчас мне нужна небольшая передышка, без обид?

Граф Руген улыбнулся.

– Конечно.

И он действительно ничуть не был обижен. Ему всегда больше нравилось отмерять боль одному. Наедине с агонией ему намного лучше удавалось сосредоточиться.

– Я знал, что вы поймёте, Ти.

В дверь постучались, и Лютик просунула голову в комнату.

– Есть какие-нибудь новости? – спросила она.

Принц улыбнулся ей и с грустью покачал головой.

– Дорогая, я обещал сказать тебе, как только что-нибудь услышу.

– Но осталось всего двенадцать дней.

– Ещё полно времени, сладенькая моя, не беспокойся.

– Я пойду, – сказала Лютик.

– Я тоже уже ухожу, – сказал граф. – Могу ли я проводить вас в ваши покои?

Лютик кивнула, и они направились прочь по коридорам замка, пока не дошли до её комнат.

– Доброй ночи, – быстро проговорила Лютик; с того самого дня, как он впервые показался на ферме её отца, она всегда испытывала страх,находясь рядом с графом.