Евгений Мартынов. Белокрылый полёт - Юрий Григорьевич Мартынов

а впоследствии и Серёжки – Жениного сына, во многом похожего на своего отца (но, безусловно, в немалой степени унаследовавшего и материнские особенности). Физиологическое сходство Сергея с отцом выразилось, кстати, и в том, что он, имея некоторую склонность к заиканию – в минуты эмоционального возбуждения, – одновременно обладает совершенно безупречной дикцией при пении или декламировании стихов. А вот несходство, и притом куда более важное, психологическое, проявляется в нежелании заниматься музыкой – нежелании всё более прогрессирующем (пока что).

Глава II

Что касается моих самых ранних жизненных воспоминаний, то они почему-то больше связаны именно с братом, чем с родителями. Если, конечно, не считать самого первого озарения в сознании, врезавшегося в память где-то в четырёхмесячном возрасте, и чему причиной стала, по всей видимости, женщина – первая в моей… постели. Да, появление рядом со мной в кроватке-люльке только что родившейся соседской девочки Любы Коваленко память зафиксировала настолько ярко, что я отчётливо помню наши с Любкой задранные вверх ручки и ножки и сияющие над нами счастливые лица молодых мам.

Далее в памяти пробел года на три-четыре. И затем в бессвязной череде детских воспоминаний почти неизменно присутствует брат. Не знаю почему, но следующим в хронологии жизненных впечатлений стал заурядный факт купания грязного брата в железном тазике после сбора урожая раек. Где именно и с кем Женя эти райки собирал, не помню: наверно, на школьных сельхозработах. Помню, что воду грели в кастрюле на электроплитке и лили сверху на брата, еле-еле помещавшегося в тазу (ни горячей, ни холодной воды в нашем доме не было). Помню также краснобокие, вяжущие во рту райки и варенье из них, которое я почему-то не очень любил (как, впрочем, не стал бы есть и сейчас).

Самый страшный сон детства тоже связан с братом: мы с Женей убегаем от жандармов по улице Артёма (по «топталовке», как она называлась в народе), и вдруг я остаюсь один, вокруг паника, чёрные жандармы на лошадях и в железных шлемах, бегущие с криком люди, а я (какой ужас!) не могу нигде отыскать своего брата!.. Проснулся весь мокрый: не то вспотел так сильно от страха, не то ещё чего похуже сделал…

О, детство! Оно как сладкий сон, растаявший где-то там, позади, в голубой дымке. Там трава по пояс, там деревья до неба, там лужи кажутся морями, а дождевые и весенние ручьи – реками… Однажды, в 5-м классе, я поделился сначала с братом, а потом с классным руководителем Гусевой Ангелиной Павловной своими философствованиями на тему жизни-смерти. Будучи уверенным в том, что жизнь души не «одноактное действо», я был убеждён в существовании иных миров, параллельных тому, в котором нынче пребываем и в котором нам предоставлено право властвовать над Пространством, свободно в нём передвигаясь. Но если в этом, явленном нашему сознанию, мире мы бессильны перед Временем (оно для нас сакральная, неподвластная нашей воле субстанция), то, возродясь в иных мирах, мы, возможно, получим власть над Временем и способность перемещаться в нём, но будем бессильны перед сакральной статикой Пространства. Именно тогда, в том возрасте, я осознал, что мы, находясь в измерениях данной Яви, воспринимаем свою жизнь, словно листаем книгу или смотрим кино. И прошедшая минута, ночь, весна, молодость, жизнь продолжают жить независимо от нас – стареющих, – вместе с нами же – юными, – как с действующими персонажами, оставшимися в измерениях Нави, перпендикулярно пересекающей нашу Явь в точке Жизни. Так же и прочитанная книга или просмотренный киноролик не умирают после прочтения и просмотра: там, в категориях и измерениях книги и киноролика, жизнь не подвластна нам и времени, там герои продолжают любить и надеяться, бороться и побеждать, умирать и снова рождаться…

Родная школа № 7. Снимок 1991 г.

Партия первого кларнета в духовом оркестре Донецкого музпединститута

Ни брат, ни Ангелина Павловна толком не поняли меня тогда. Классный руководитель несколько удивилась услышанному и посоветовала в моём возрасте концентрировать мысли не на философских абстракциях, а на конкретной цели: отлично закончить 2-ю четверть, а то у меня за контрольную работу уже есть в журнале одна четвёрка (вместо пятёрки).

А Женя за своими делами по разборке-сборке, чистке-смазке кларнета отшутился так, прослушав мои измышления:

– Ну ты умный! Как Ленин. Может, тебе написать свой «Материализм и эмпириокритицизм»? А может быть, пока не поздно, к психиатру обратиться? Пусть проверит на всякий случай. А?..

Прошу прощения у читателя за небольшое философское отступление от основной темы, а вернее за углубление этой темы. Но, шагая по местам своего детства и размышляя о судьбе моего знаменитого брата, в 42 года неожиданно покинувшего наш мир, вспоминая о прошлом и одновременно думая о будущем, как тут не отклониться в мудрствования о «параллельных мирах», живущих внутри нас: мире детства, мире юности, мире любви, мире мечты?.. К тому же человеку иногда просто необходимо излить кому-то свою душу.

…Только что прошёл звонкий летний дождь – с громом и даже градом. Мы вдвоём с братом идём из городской библиотеки домой по улице Артёма. Женя держит меня за руку, а из моей головы никак не выходит ужасная картинка из толстой библиотечной книжки. Я словно наяву вижу, как тонет в океане корабль, сверкают молнии, люди гибнут в бушующей стихии, а громадные осьминоги опутывают своими длинными, отвратительными щупальцами барахтающихся в воде людей!.. Однако наш путь и мои размышления на тему книжной иллюстрации прерывает поток дождевой воды, разлившийся так широко и бурно, что не обойти и не перепрыгнуть – ну впрямь как океан на страшной картинке. Женя нашёл удобное место и перепрыгнул через поток-ручей: туда и обратно. А я боюсь, везде для меня широко. И брату со мной на руках тоже не перепрыгнуть. Думали переждать, пока вода чуть спадёт, да гром гремит: наоборот, нас домой торопит. А злосчастный поток всё чернее от грязи и приближающихся сумерек, и только осьминогов для полноты ощущения в нём не хватает. Подходит к нам «незнакомый дядька» и предлагает перевезти меня через этот океан на своём велосипеде. Я вцепился в Женину руку, боюсь садиться на велосипед!.. Ну да кое-как, короче, перенесли меня на другой берег. А придя домой, мы с братом стали вдохновенно рассказывать маме про то, как переправлялись через бурлящий поток, едва не утонули и как какой-то дядька чуть было не увёз меня на своём «лисапете», но Женя не позволил ему этого сделать – и тем самым спас меня. Вот!

Женя, «эксплуатируя» мою чувствительную детскую натуру, любил залезть под