Евгений Мартынов. Белокрылый полёт - Юрий Григорьевич Мартынов

– Вам окно застеклить не надо?..

Появление Мартыновых на улице Куйбышева сразу внесло в жизнь обитателей их двора музыкальную струю. Заиграл на баяне отец, запели-заплясали голосистые и нередко, само собой разумеется, подвыпившие соседи. Вовсю распелся Женя. И как он только запоминал – с ходу – мелодии и слова только что услышанных по радио, в кино или на улице песен! Всё, что схватывал музыкальный слух ребёнка, крепко оседало в памяти будущего композитора без каких-либо усилий с его стороны.

– Женя! Ну-ка спой песню «Москва – Пекин»…

Полилась песня.

– Молодец! А теперь «Ах зачем, ах зачем в эту тёмную ночь»…

Нате вам про тёмную ночь.

– Хорошо! А «Выпьем за Родину, выпьем за Сталина» знаешь?..

Ещё бы – про товарища Сталина не знать!

– Вот это артист подрастает!..

Но Женя артистом быть не собирался. Только футболистом! Лет до десяти футбол являлся для него единственной настоящей страстью. Хотя были уже музыка, баян, рисование. Тогда, во дворе на Куйбышева, 17 (а потом – на Куйбышева, 11), каждый день Женя стучал мячом о деревянные стены сараев и эффектными вратарскими бросками ловил отлетавший от сараев мяч, сам себе комментируя ход игры, как радиокомментатор. Однако соседкам-скандалисткам Демяновне и Параське музыка и футбол Мартыновых пришлись не по душе.

Наблюдая за самозабвенно бросавшимся на мяч семилетним вратарём, они злорадно качали головой, поддакивая друг другу:

– Видно, больной ребёнок…

– Да. Весь в родителей…

А вообще-то, по родительским рассказам, Женя был мальчиком спокойным и неплаксивым. И в грудном возрасте тоже: положат его на правый бок – будет лежать так часами, не пикнет, перевернут на левый – будет так же спокойно лежать на левом, даже если давно уже пора менять пелёнки. Воспитатели в садике, врачи в больнице и те отмечали послушание, дисциплинированность и силу воли малыша, не плакавшего даже от уколов и никогда ни на что не жаловавшегося.

Женя у родителей не был первенцем. Первый плод мама носила, сильно болея: её порок сердца не позволил ребёнку родиться в срок и без акушерского вмешательства. Мальчик, однако, не прожил и двух минут. Маме очень хотелось иметь сына Юрочку, и решено было, если родится мальчик, назвать его именно так. Ещё до замужества фронтовые подруги называли маму Юркой. И после войны они в письмах и открытках всегда обращались к ней таким же образом: «Привет, моя Юрочка!..» Второго сына, чтобы не испытывать судьбу, решили назвать Евгением (он, кстати, родился семимесячным). А третьего, то есть меня, выношенного благополучно и родившегося в срок, всё же назвали Юрием – через 9 лет после рождения Жени. Замечу, что в нашей семье имена, отчества и фамилии не имеют чужеродных, нерусских корней. Отец – Мартынов Григорий Иванович, мама в девичестве – Бреева Нина Трофимовна. Родители родителей в именах испытали, правда, несколько большее, но естественное для своего времени христианско-православное влияние: Мартынов Иван Иванович и Ольховая Евдокия Яковлевна, Бреев Трофим Иванович и Братченко Таисия Матвеевна.

Нам с Женей, как представителям русского языческо-ведического мировоззрения (хоть и тайно крещённым в младенчестве), было ведомо, что в именах скрыт генный – расовый, кастовый и энергетический – код человека. Потому я совершенно ясно осознаю «белые», арийские истоки таланта Евгения Мартынова и его солнечного, весеннего мировосприятия. Уже в самом звучании имени ЕВГЕНИЙ МАРТЫНОВ (имя – от греческого «благородный», фамилия – от латинского «воинственный», хотя более точные значения этих фонических символов нужно искать в санскритских и иранско-авестийских письменах) запрограммированы и вдохновенное творчество, и благородный сценический имидж, и активная жизненная позиция, и ответственное отношение к своему делу… Но всё это станет очевидным лишь в зрелости. Параллельно же с тем некоторые детские черты сохранятся в Женином характере навсегда: например, доверчивость (или, точнее, незащищённость), так никогда и не созревшая в солидность и важность. Доверчивость, служившая часто поводом и средством для приятелей, чтобы «разыграть Мартына»…

А пока шестилетний мальчик благоговейно играет новым, только что купленным футбольным мячом. А как же иначе? Ведь все знают: Женя, когда вырастет, будет вратарём!

– У меня настоящий футбольный мяч! Папа купил, – восхищённо делится радостью Женя.

Проезжал на велосипеде «большой мальчик». Ему, видно, тоже мяч понравился.

– Эй, пацан, как тебя зовут?!

– Женя.

– Дай разок буцнуть!

– На…

И этого велосипедиста только с мячом и видали.

– Папа! Папа! Большой мальчик увёз мой мяч! – и детское счастье сменяется горькими слезами.

Как же так: Женя дал буцнуть свой новый футбольный мяч, а плохой мальчишка на велосипеде… чтоб ему…

Женя, напомню, родился не в Донбассе, являющемся родиной отца, а на Волге, в городе Камышине. Именно там, на родине матери, молодая семья маялась 4 послевоенных года и ещё год в Сталинграде, живя то у родственников, то у знакомых, то в доме культуры, то в школе – по месту работы отца или мамы. Жили порой в такой нужде, что картофельные кожурки не выбрасывали, а зимой в одной на двоих паре валенок ходили. Первым местом прописки для Жени стал дом № 20 на улице Нефтяников. Мама тогда секретарём-машинисткой работала, а отец в клубе «Нефтяник» художественной самодеятельностью руководил. Он, как и мама, сильно болел, будучи с 1945 года инвалидом-язвенником. Когда Жене было полтора года, приютились они в сталинградской школе. Сначала спали просто в учительской, а затем в подсобной комнатушке, где помещалась одна только ржавая кровать. В той семилетней школе № 63 Красноармейского района работал учителем математики инвалид войны, ходивший с большим трудом, совершая при этом сложные движения ногами и корпусом. Мой юный брат стал внимательно присматриваться к походке инвалида. И вот однажды, когда из дальнего конца коридора показалась ковыляющая фигура учителя, Женя, старательно копируя движения очень уважаемого в школе педагога, заковылял ему навстречу… Ребёнка с опозданием, но всё-таки одёрнули, пожурили немного – и, конечно же, простили. А учитель, улыбнувшись, даже похвалил, и притом на удивление пророчески:

– Наверно, артистом будешь, когда вырастешь, настоящим!..

Нужно сказать, что мама сразу заметила в ребёнке образно-эмоциональное восприятие окружающего мира и умение психологически точно выразить голосом или жестом своё ощущение ситуации. Так, для того чтобы убедить сынишку, что все уже спят и поэтому Женечке тоже пора спать, малышу указали однажды пальцем на темноту за порогом, специально для этой цели приоткрыв дверь.

Женя выглянул за дверь и, настороженно качая рукой с поднятым указательным пальчиком, таинственно-протяжно выговорил:

– Тёмино… Икаво ивидаць…

То есть: темно, никого не видать. Эта фраза (в соответствующей «манере исполнения») в течение многих лет служила маме хорошим подспорьем для укладывания в кровать сначала Жени, потом меня,