Евгений Мартынов. Белокрылый полёт - Юрий Григорьевич Мартынов

кличка у меня была – Малый. Этот Малый в играх старших друзей всегда или на «шухере» стоял, или на воротах. На воротах – это когда играли в футбол на одни ворота: команд было две, а ворота одни, и вратарь один.

– Держи, Малый! – кричат «динамовцы» (якобы киевляне).

– Отбей, Малый! – требуют «горняки» (якобы дончане).

– Эх, если б не Малый, мы бы точно выиграли!..

– Да если б не Малый, мы бы вас вообще в сухую разложили!..

Так вот, про воровство. Женя, как уже говорилось, одно время занимался фокусами – лет до двенадцати. И дворовые товарищи хорошо знали это его пристрастие помимо музыки. Тёзка брата, Жека Савельев, предложил как-то идею – соорудить механизм для срывания груш, яблок, слив… без перелезания через забор.

Глубокомысленно глядя в Женины глаза, Савеля изложил свои соображения:

– Вот смотри, Жека: палка длинная у меня есть, присобачим к ней мешочек. И теперь нужно, чтобы груши как-то обрывались или подрезались – и падали в этот мешочек…

– Надо подумать, – протянул брат, – идея хорошая… Слушай… а проволока у тебя есть? В длину палки, не очень толстая?

– Найдём.

– …Тогда, кажется, я придумал.

Как всё гениальное, изобретение было примитивно простым. К палке, метра три длиной, на самом конце приделали сумочку из мешковины, над этой сумочкой к той же палке крепилась проволочная петля, проволока тянулась к противоположному концу палки, и, если за конец проволоки потянуть, петля на другом конце затягивалась. С помощью такого прибора можно было срывать фрукты с деревьев, стоя на заборе и даже за забором, а лучше всего – сидя на крыше дома или сарая. Испытания прошли настолько успешно, что фронт действий уже не ограничивался Шумнихиными деревьями. Рядом был большой сад Самохвалова. А там чего только не было! Двое ребят влезали на крышу сарая Савельевых и оттуда удили едва начинавшие поспевать персики, райки, вишни, черешни из самохваловского сада. Один подносил палку к спелому, красовавшемуся на солнце фрукту таким макаром, чтобы тот прошёл сквозь петлю и оказался в сумочке, а другой тянул на себя проволоку, затягивая петлю и перерезая, передавливая или просто обрывая проволокой хвостик, на котором висел фрукт. Забавно, что в этих акциях принимал участие и Самохвал-младший, Юрка, воруя фрукты из собственного, по сути, сада.

Братва торжествовала:

– Молодцы Жеки! Это Савеля с Мартыном придумали!..

Торжество наше, впрочем, длилось недолго: до тех пор, пока во время промысла с этой чудо-палкой ребят не застукал сам хозяин-садовод, весьма строгий мужик.

– А иначе и быть не могло, – сокрушался я. – Ведь Кулинич с лысым Бакатиным полезли на крышу сами, на шухере никого не было и вообще без спросу Савелино удилище взяли!

Я, как «профессиональный шухарик», чувствовал себя почти оскорблённым: полезли на дело, а меня «на стрём» не поставили…

– Ой, Юра! – раздался старческий болезненный голос. – Дай же я на тебя хоть посмотрю.

Осторожно ступая по скрипящим, давно не крашенным половицам, вглядывается в меня слезящимися глазами тётя Поля. Та самая, которую я запомнил ещё в четырёхмесячном своём возрасте, когда она ко мне в люльку положила недавно родившуюся Любку.

– Когда-то Жене сватали нашу Валю, тебе – Любу, да вы все поразъехались… А мы вот так свой век здесь и доживаем. Болеем и ни на что уже не надеемся.

Яркая победа «цветущих яблонь» в Братиславе раскрасила перспективы счастливого автора-исполнителя в радужные тона и вознесла его сияющий лик на обложки иностранных журналов

Пытаюсь сказать что-нибудь весёлое, но шутки мои звучат не в тон грустному, болезненному взгляду тёти Поли.

– Что же случилось с Женей?.. Мы, как услышали, не поверили. Его ведь так все любили! Молодой, красивый! Голос какой! Песни!.. Я так плакала! И сейчас вот плачу…

Мне с трудом удаётся на короткое время перевести разговор в другое русло: глаголю что-то о политике, Ельцине – Кравчуке – Баркашове – Анпилове… Но эта тема слабо объединяет нашу компанию, к которой присоединяются новые, незнакомые мне люди, – и сам собой разговор возвращается к «дворовой» тематике.

– Юра, а ты помнишь, здесь жила Параська Цехова?.. Они съехали, их комнату теперь мы занимаем.

– Сколько она у всех крови попила!

– И про Женю сплетничала, когда он в училище учился. Знаешь?.. Говорила: «Ну какой из него артист? Он же бескультурный, воспитания никакого – улица! Ещё вчера с другими хулиганами в футбол гонял и в чужие сады лазил, а теперь хочет артистом стать».

– А когда Женя в консерваторию поступил, ходила шептала всем в уши: «Не верьте, никуда он не поступил, даже не ездил. В Киеве такие, как он, не нужны».

– И когда по радио первый раз передавали Женины произведения… Ну когда он лауреатом на конкурсе каком-то в училище стал, помнишь?.. И тогда всем лапшу вешала: «Не верьте, это не он сочинил. Нету, что ли, композиторов настоящих? Это Бетховен сочинил, а он за своё выдал. Точно, точно, я вам говорю!..»

Интересным человеком для нашего двора была Парася. Непростым. В противовес вышеприведённым словам, при встречах с мамой или отцом она напевала совершенно иное:

– Ниночка, нам надо с вами дружить, ведь мы с вами интеллигентные люди – не такие, как эти все… И Женя, по всему, настоящий интеллигент, культурный человек, образованный – талант!.. Неужели это он сам сочинил и сам играл?.. Очень хорошо! Мне так понравилось! Правда!.. Я всегда говорила, что Жене нужно в столицу ехать, здесь ему делать нечего!

Через стену от нас жила Демьяновна. Тоже очень примечательный экземпляр, но попроще и поскандалистей. Причём не любили её, наверно, все во дворе. За то, что муж её полицаем при немцах был; за то, что первой вышла встречать оккупантов с хлебом-солью; за то, что очень жадной была; и ещё за многое-разное, конкретное для каждого. Ну так эта Демьяновна вообще требовала выселить Мартыновых из дому и прогнать со двора, потому что «с ними пришли все беды». Едва Женя начинал заниматься на аккордеоне или кларнете – тут же стук в стену и возмущённый крик на весь двор!.. Еле-еле угомонили её. Товарищеским дворовым судом.

А вообще-то стук в стену, потолок, пол, по отопительной батарее или балкону сопровождал Женю до конца жизни, как, между прочим, и меня сопровождает всю жизнь. Очень забавно порой слушать восхищения сочинённой музыкой или её исполнением, осознавая, что на домашнее музицирование услышанные комплименты, увы, никогда не распространяются. Жильцам-соседям не мил ни Бах, ни Моцарт, ни Мартынов, ни Кобзон. Возмущённый стук требует «покоя» и «прекращения безобразия»… Помню, искал я как-то квартиру в Москве (я