Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 1 - Петр Александрович Дружинин

свидетельствовал о сбое в работе контролирующего органа, в данном случае – Отдела пропаганды и агитации ЦК (что само по себе уже было явлением неординарным).

Но прежде чем говорить о непосредственном развертывании кампании по борьбе с космополитизмом, необходимо обратиться к неизвестным, но важным событиям, как предвосхитившим саму кампанию, так и предопределившим выбор ее основных фигурантов.

В этой связи важно отметить, что сталинский метод руководства – «жесткая вертикаль власти», иными словами – полная непререкаемость его волеизъявления как единственного руководства всеми действиями высшего аппарата, царившая в Политбюро ЦК, уже к середине 30-х гг. экстраполировалась и на прочие партийные и государственные и структуры, где каждый из руководителей насаждал единовластие и жесткое подчинение своей воле. Причин тому несколько, но главная, несомненно, состояла в том, что руководителю ведомства приходилось отвечать перед сталинским руководством за работу свою и подчиненных исключительно собственной головой, а такой риск производил цепную реакцию – жестокости, единоначалия, подозрительности, недоверия, нетерпимости к малейшему разномыслию, безынициативности.

Наряду с такой отлаженной системой, заставляющей всю партийно-государственную машину выполнять волю одного человека, главный устроитель этой системы органически не мог доверять даже самым близким людям, а потому он, не терпевший даже малейшего двоевластия рядом с собой, искусственно насаждал его в нисходящих структурах. Эта система получила в историографии нейтральное и неадекватное наименование «системы сдержек и противовесов».

Никто из членов высшего руководства, кроме самого Сталина, не мог чувствовать себя уверенно – всегда невдалеке, а то и совсем близко был соперник, подсаженный мудрой рукой. И если даже в Секретариате ЦК ВКП(б) просматривается постоянное противостояние, то и иные ведомства не были исключением; система же политического сыска, тотального наушничества и доносительства еще более усугубляла ситуацию.

Безусловно, такая перманентная аппаратная война приводила зачастую к серьезным, вполне заметным противостояниям, и в этих случаях верховным арбитром выступал Сталин, локализуя эти конфликты и выбирая, согласно своим интересам, победителя. Поверженный в таких схватках мог лишиться как должности (это в самом благоприятном случае), так и жизни (как вышло в случае с «ленинградским делом»). Нередко первое было предвестником второго, хотя иногда Сталин и миловал, опять же исходя исключительно из своего прагматического ви́дения.

Не было исключением для подобных аппаратных баталий и важнейшее идеологическое ведомство сталинской машины – Союз советских писателей СССР. Не далее как весной 1946 г. руководству страны пришлось прибегнуть к здесь к «системе сдержек и противовесов», локализовав конфликты вокруг ставленника аппарата ЦК ВКП(б) Д. А. Поликарпова, в результате чего А. А. Фадеев, заслуживший благодаря своей безукоризненной исполнительности как доверие Сталина, так и товарищеское отношение А. А. Жданова, был в сентябре 1946 г. утвержден генеральным секретарем правления ССП СССР.

Но поскольку сталинская система не могла доверять ведомство одному, хотя бы и проверенному человеку, то в том же 1946 г. вместо Д. А. Поликарпова в качестве «присматривающего» от аппарата ЦК ВКП(б) в руководстве ССП появился новый ответственный секретарь правления – Л. М. Субоцкий. Именно с его фигурой связано зарождение антикосмополитической кампании.

Лев Матвеевич Субоцкий (1900–1959) был личностью необычной как для руководства ССП, так и вообще для писательской организации: долгое время он де-факто совмещал свою литературную работу с прокурорской. Причем это же касалось и его родного брата, поскольку Субоцких на литературной ниве начала 1930-х гг. было двое – братья Лев и Михаил. «Близнецы. Отличить их друг от друга редко кто мог. Оба служили в армии. Лев Субоцкий состоял на должности военного прокурора довольно высокого ранга. Оба принимали участие в ЛОКАФе (Литературное объединение Красной армии и Флота). Лев Субоцкий писал критические и критико-агитационные статьи на литературные темы»[472].

Л. М. Субоцкий к началу 1930-х гг. уже занимал высокое место в иерархии функционеров советской литературы, а в 1932 г. В. Я. Кирпотин привлек его в Оргкомитет по проведению Всесоюзного съезда писателей на должность литературного секретаря; именно в этом качестве Субоцкий присутствовал 20 октября 1932 г. на встрече писателей со Сталиным в особняке Горького, где В. Я. Кирпотин предложил ввести Л. М. Субоцкого в Оргкомитет на правах полноправного его члена[473]. 22 марта 1933 г. Оргбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление «О Всесоюзном съезде писателей», утвержденное на Политбюро ЦК 27 марта, где Л. М. Субоцкому отводилось выступление по вопросу Устава Союза советских писателей[474]. Позднее Л. М. Субоцкий был назначен заведующим Отделом литературы и искусства Центрального органа ЦК ВКП(б) «Правда», а в декабре 1935 г. утвержден на должности ответственного редактора «Литературной газеты», возглавив печатный орган ССП.

Одновременно с работой на поприще советской литературы Лев Матвеевич занимал высокое положение в системе советской военной юриспруденции. В 1925 г. при организации Военной прокуратуры Московского гарнизона он был назначен первым военным прокурором Москвы, затем начальником 4-го отдела Главной военной прокуратуры РККА по войскам НКВД СССР и погранохраны. В 1935–1937 гг. был помощником Главного военного прокурора РККА по пограничной и внутренней охране НКВД СССР в звании диввоенюриста (соответствовало общевойсковому званию комдива). Летом 1936 г. он исполнял обязанности Главного военного прокурора СССР; именно в таком качестве он активно участвовал в процессе антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра, проводившемся Военной коллегией Верховного суда СССР в Доме союзов СССР с 19 по 24 августа 1936 г., по которому были приговорены к высшей мере наказания Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев и др. А в 1937 г. он участвовал в допросах по делу «антисоветской военной троцкистской организации» (М. Н. Тухачевский, И. Э. Якир, И. П. Уборевич и др.) в качестве помощника Главного военного прокурора РККА по надзору за законностью.

29 сентября 1937 г. Субоцкий был арестован по обвинению в антисоветской агитации и пропаганде[475]. На следствии ему вменялось то, что он «враждебно оценивал внутрипартийный режим, клеветнически обвинял руководителей партии в бюрократизме, казенщине, праздности, в зажиме активности масс и запрете свободного высказывания политических взглядов»; говорил о «зверствах ГПУ, чиновникам которого законы не писаны»; объяснял голод на Украине и Северном Кавказе «жестокой политикой руководителей партии, которые, проводя насильно коллективизацию сельского хозяйства, истребляют наиболее культурных крестьян»[476]. Также его винили в том, что, «будучи привлеченным прокурором СССР А. Я. Вышинским к допросам М. Н. Тухачевского и других «военных заговорщиков», уклонился от присутствия на приведении в исполнение вынесенных им смертных приговоров»[477].

Конечно, арестованный Л. М. Субоцкий сразу стал получать «сочувственные» отзывы некоторых литераторов: Ф. И. Панферов, например, 4 ноября 1937 г. в письме И. В. Сталину даже ставил себе в заслугу то, что он в течение ряда лет боролся с врагами народа, в том числе с «Субоцким и прочей сволочью»[478].

Но произошло чудо, которое, возможно, свидетельствует об особом отношении руководства страны к Субоцкому: 31 декабря 1939 г. дело было