Запечатление - Анастасия Князь

чего-то само собой разумеющегося. Эл каждое утро твердил обеспокоенному Каю, который приносил ему лекарство и завтрак, что его недомогание временно. Что ему всего лишь нужно отдохнуть в постели и как следует отоспаться, чтобы набраться сил, и уже сегодня-завтра он встанет на ноги. Но дни сменялись неделями, а улучшений всё не наблюдалось. Эл всё так же ощущал слабость и немощность, сил хватало лишь на небольшие прогулки до крыльца и обратно, да иногда, если ему становилось особенно хорошо, он выходил к общему завтраку или обеду. Но не проходило и пары часов, как он вновь чувствовал себя неважно и возвращался в постель. Его недуг уже не получалось списать на последствия превращения. Эл не скрывал, что именно оно подкосило его, но восстановиться он не мог явно по иным причинам. Вот только ни одному из домочадцев не хватало смелости озвучить их.

В доме мага не нашлось никого, кто отнёсся бы к болезни Эла с безразличием. Даже Лиан забил тревогу, что давно не видел старика, а когда узнал, что именно случилось, попросил разрешения навестить его. На следующий день он по собственной инициативе принёс из города целую гору всевозможных лекарств и трав в надежде, что они помогут Элу восстановить силы. Он порывался позвать знахаря или лекаря и даже вызвался оплатить их, но Кай был вынужден отказаться от подобной помощи. Опытный целитель легко поймёт, кто перед ним, да и вряд ли в городе найдётся хоть один человек, способный излечить дракона. Эл и сам был категорически против посторонних – идея найти лекаря приходила к Каю ещё в первые дни его недуга, и тогда же старик отверг её.

Но постепенно, со временем почти все словно привыкли к происходящему. Виктер и Янтил уже не столь сильно беспокоились, часто отвлекались, забывая о старике вовсе, хоть и не отказывались ухаживать за ним, но и тревоги уже не испытывали. Даже Лиан, когда срок болезни стал подбираться ко второму месяцу, словно успокоился и смирился с происходящим. Все они готовились к неизбежному, к тому, что ясно читалось в затухающем взгляде старика. И лишь Кай не хотел признавать страшную правду и из последних сил продолжал бороться с недугом.

Теперь он вновь, как когда-то давно, сутками сидел за книгами, изучая лекарственные травы и зелья, а по ночам готовил эликсиры, заговаривал воду и порошки. Не проходило недели, чтобы он не приносил Элу новый отвар или зелье, надеясь, что от него тому станет лучше. Попытки прочитать какое-либо целебное заклинание грубо пресекались самим драконом, но от трав он не отказывался, пусть и помогали они мало. Когда Кай прибегал с очередной идеей или новоизобретённым составом, Эл ласково улыбался ему. Раз от раза он просил его успокоиться и прекратить попытки поднять его на ноги, но всё было бесполезно. Кай отказывался слышать, что от старости невозможно найти лекарство.

В те дни он проводил с Элом особенно много времени. Порой просиживал целый вечер в его комнате: беседовал, рассказывал что-то, читал книги, делился мыслями и просил совета. Его пугало осознание, что любой проведённый вместе день может оказаться последним, и потому он пытался наверстать упущенное за двадцать лет. Казалось, Эл был того же мнения – он ласково улыбался всякий раз, когда Кай приходил к нему, и совсем перестал ворчать. Старик испытывал особенную, горделивую радость, когда смотрел на подросших Вика и Янтила, но Кай чувствовал, что к нему относятся иначе. Порой его задевало, что ему одному Эл радуется не столь сильно, как Вику и Янтилу, но он мгновенно успокаивался, когда отеческой улыбкой одаривали и его. И всё чаще ловил себя на мысли, что скорее Эл поддерживает его сейчас, когда должно быть наоборот.

– Ты ещё больше осунулся. Питаешься плотно? – спросил старый дракон, когда Кай заглянул в его спальню и присел на стул возле кровати – верный признак того, что пришёл он надолго.

Но Кай только улыбнулся, стараясь скрыть усталость.

– Как и всегда. Разве когда-либо было похоже, что я люблю поесть?

– Лишь бы не выходило, что малыши объедают тебя. Всё же они выросли крепкими.

– Сейчас они не съедают по коровьей туше за раз, так что кормить их стало гораздо легче.

Эл хрипло, слабо рассмеялся, и Кай улыбнулся шире, невольно радуясь, что ему пришлась по душе случайно брошенная шутка. Но когда он рассмотрел Эла внимательнее, улыбаться расхотелось тотчас. С каждым днём он выглядел всё хуже: и прежде бледная сухая кожа словно истончилась и походила на жёлтый иссохший пергамент; руки и лицо осунулись, словно его морили голодом, щёки впали, а глаза были едва различимы за тяжёлыми синими веками. Он усыхал, угасал на глазах и, казалось, держался на этой земле одной только силой духа. Каждый раз, когда Кай бросал на него взгляд, сердце обливалось кровью от боли и жалости. Душу в тисках сжимала тоска, печаль душила, и даже холодный рассудок оказывался не в силах привести его в чувство. Лишь отчего-то ещё живой, скрипучий и ласковый голос старика мог вырвать Кая из плена мыслей:

– Как у тебя с ними?

Элу не нужно было уточнять, чтобы Кай понял, о чём речь. Перед кем-либо другим, решившимся спросить такое, он тут же закрылся бы, ответил холодно и сухо, что это только его дело. Но Эл был исключением. С ним Кай, наоборот, ухватился за возможность отвлечься от тяжёлых мыслей о будущем и искренне обрадовался шансу поделиться переживаниями, что мучили его. А Эл словно чувствовал его, потому что терпеливо ждал ответа, не торопя Кая, который пытался подобрать верные слова, чтобы описать происходящее в доме.

– Мне нелегко. Признаться, я думал, всё будет иначе. Что мне будет тяжело перестать заботиться о них, словно о детях, перестать видеть в них малышей и тех, кого я вырастил. Ты всегда говорил, что я не должен питать к ним отцовских чувств, и я это помнил, но… Но как иначе? Они ведь вылупились у меня на глазах. Я лечил их, когда они болели, читал им книги по ночам, заботился, воспитывал, видел, как они растут и взрослеют. И после всего этого я должен относиться к ним как ко взрослым? Это казалось немыслимым.

– А что в итоге?

Эл прятал в бороде улыбку, счастливый от того, что Кай открывает ему.

– Я не узнаю их. Это они и не они будто. Словно в тот день ты привёл в мой дом кого-то незнакомого. Я узнаю их по взглядам, по привычкам и повадкам,