Восприятие мира у детей - Жан Пиаже

заметив луну: «Это луна, она круглая… Мы идем, и она идет». Затем, когда облако закрыло луну: «Вот, теперь ее убили». Р. объяснили, что луна не движется, это только так кажется. Но три дня спустя Р. говорит: «Иногда луна пропадает; это она ходит в гости к дождю, в облака, или спряталась от холода?»

Вопросы детей 5–7 лет также часто касаются смерти и, таким образом, свидетельствуют о поисках определения жизни. В главе VI (§ 2) мы упомянули вопрос Деля, который отлично демонстрирует отождествление жизни и движения: «Эти листья мертвые? – Да. – Но они шевелятся от ветра!»

У детей помладше анимизм куда более имплицитный и трудно формулируется. Они не задаются вопросами о том, знают ли вещи, что делают, или о том, что живое, а что мертвое, потому что анимизм еще ни разу не ставился ими под сомнение. Они лишь рассуждают о вещах так, как говорили бы о людях, наделяя их волей, желанием, осознанной деятельностью. Сложность в том, чтобы в каждом случае понять, насколько эти выражения отвечают убеждению ребенка и не являются ли они исключительно вербальными. Но расспросить об этом детей совершенно невозможно. Единственный способ узнать это – внимательно наблюдать как за поведением ребенка, так и за его словами. Вот, например, маленькая девочка обнаруживает однажды утром, что глаза ее куклы провалились внутрь головы: отчаяние, слезы! Девочке обещают отнести куклу в магазин для починки. И на протяжении трех дней малышка с явным беспокойством ежесекундно спрашивает, не больно ли кукле и не страдает ли она, когда ее чинят.

Но в большинстве случаев поведение ребенка далеко не так информативно. В тот момент, когда какое-то высказывание кажется анимистическим, лучший способ проверить, для чего конкретно употребляется данное выражение – это сравнить его с другими высказываниями того же ребенка. Вот пример методики, которую мы использовали, чтобы понять, как ребенок задает вопросы «кто» и «кого». Поразительной особенностью речи 2–3-летних детей является то, что они употребляют вопросительное слово «кто» для обозначения вещей, как если бы те были людьми: «Это кто – поезд?» Что это – анимизм или просто речевая экономия?

Нел (2;9), знает слово «что» («qu'est-ce que»), как показывают следующие вопросы: «Что тут такое?» [мусорное ведро], «Что там, коробки, да?» [картонные коробки], «Что ты там делаешь?», «Что это такое?» [опрокинутая тележка, забытая в углу]. Тот же вопрос она задавала про осколки тарелок, камни, рябину, луг, неработающий фонтан, ствол дерева, мох, ежевику, рисунок. Мы видим, что вещи, обозначаемые словом «что?», – это только неподвижные предметы. А вот слово «кто» Нел использует, чтобы спросить: 1) про людей: «Кто там музыку играет?», «А кто его одолжил [карандаш]?»; 2) про животных: коров, собак и т. д. Вопрос «кто кричит?» задавался про кур, дроздов, скворцов, воронов, сов и пр., которые были у Нел перед глазами или не на виду. Увидев кузнечика, Нел спросила: «Кузнечик, да? Это кто?» [кузнечик ли это]; 3) про поезда: «Кто это там [звук поезда]? Кто там – поезд?» [Нел, без сомнения, хочет просто спросить: «Это поезд?», но «кто» при этом не становится менее явным]; 4) про лодки: «Кто это там?» [про баркас, который Нел видит на озере, не похожий на привычные ей пароходы]; 5) про механические звуки: «Это кто кричит?» [про машину], «Это кто бабахнул?» [про ружье], «Кто сделал бум?» [про то же]. Правда, в последнем случае Нел, вероятно, хочет спросить, кто стреляет, или кто ведет машину, и т. п. Но вряд ли такое объяснение подойдет для всех случаев подобного рода; 6) про воду: «Кто сделал пятна? Это дождь [испачкал] камин?»; 7) про круглые гладкие камешки: «Кто это там? [про камешек, на который Нел только что плюнула] Это в кого я плюнула?»

Таким образом складывается впечатление, что Нел употребляет слово «кто» для всех движущихся объектов и таким образом «оживляет» их. Мы также отмечали использование слова «кто» применительно к рекам (Рона) и озерам детьми вплоть до 7 лет. Разумеется, употреб ление слова «кто» само по себе ничего не доказывает. Но мы должны помнить о том, что те же движущиеся объекты вызывают у детей раннего возраста бесконечные анимистические высказывания, и само их количество, похоже, указывает на направление мышления, а не просто метафоричность речи:

Кли (3;9): «Она пошла бай-бай, машина (в гараже). Она сидит дома из-за дождя».

Бад (3 года): «Колокола проснулись, да?»

Нел (2;9) увидела каштановое дерево с дуплом: «Оно не плакало из-за дырки [когда ее делали]?» Говоря о камне: «Не трогать мой сад!.. Он будет плакать».

Нел бросает камень на склон, поросший травой. Камешек скатывается обратно под уклон: «Видишь камешек! Он боится травы».

Нел поцарапалась о стену. Она смотрит на руку: «Кто сделал эту царапку?.. Мне больно. Это стенка меня стукнула».

Дар (с 1;8 до 2;5) подносит свою маленькую машинку к окну и говорит: «Машина видеть снег». Однажды вечером картина (на которой изображены знакомые ему персонажи) падает на пол. Дар вскакивает в кровати и с плачем кричит: «Мамочки [женщины] упали, больно!» Дар смотрит на серые облака. Ему говорят, что будет дождь: «А! Это ветер. Непослушный ветер, надо дать ветру на-на [выпороть его]. – Ты думаешь, ему от этого будет больно? – Да». Несколькими днями позже: «Непослушный ветер. Нет, он не плохой. Это дождь плохой. Ветер хороший. – Почему дождь плохой? – Потому что мама катит тачку, и тачка вся мокрая». Дар не может уснуть. По его просьбе оставляют свет: «Свет хороший». Одним зимним утром, в тот момент, когда солнце входит в комнату: «О! Здорово! Солнце пришло греть батарею».

В последнем случае мы видим склонность ребенка (уже отмеченную Джеймсом Сёлли) рассматривать природные объекты как больших детей – послушных или дурных, в зависимости от их действий.

Каждый из этих случаев, конечно, спорный. Но постоянство такого способа выражения мыслей доказывает, насколько мало дети озабочены различением вещей и живых существ. Все движущиеся вещи описываются как обладающие сознанием. Все события описываются как преднамеренные действия. Так, слова «стенка меня стукнула» указывают на склонность ребенка рассматривать любое сопротивление как намеренное. Мы тем не менее сознаем, насколько сложен непосредственный анализ этих высказываний. Однако подобные высказывания наверняка идут от от скрытого анимизма, и этот аргумент нам кажется наиболее весомым, потому что только к 5–7 годам дети задаются вопросами о жизни и сознании вещей, тогда как ранее подобные проблемы нисколько их не смущали, как будто решение было очевидным и не