Охота на Церковь - Наталья Валерьевна Иртенина

Для начала вам следует поступить в штат церкви Николы Набережного. Найдите себе удобное жилье в городе. Если возникнут сложности, мы вам поможем.

– Но как же… Я пять лет живу в Карабанове, – расстроенно пытался возражать дьякон. – Жене там нравится, сын ходит в школу… С бухты-барахты переселяться?.. К тому же штатные клирики во всех муромских церквях имеются сполна… В городе много ссыльного духовенства. Я не думаю…

– А вам не надо думать лишнего. Место в штате церкви мы вам освободим. Перебирайтесь в город и ждите сообщения.

Старухин подписал пропуск на выход. Взяв бумажку, у двери кабинета дьякон обернулся.

– Значит… вы меня уже никогда не отпустите? – печально спросил он.

– Вы советский человек и исполняете свой долг перед государством, – разъяснил чекист, закуривая папиросу. – А начнете делать глупости, с вами произойдет то же, что со всеми врагами народа.

В коридорах райотдела НКВД секретного сотрудника по кличке Чертополох, пока он выбирался из мрачного, наводящего ужас здания, душили слезы бессилия и отчаяния. На улице, залитой полуденным солнцем, терзания мало-помалу оставили его. В конце концов, таково время, требующее беспощадности к себе и к другим, думал он. Таковы обстоятельства, в которых приходится выживать. Такова эпоха, когда заповеди библейские сделались никому не нужной и ни на что не годной ветошью…

13

– Ну что, гражданин Лоскутков, протокол о добровольной выдаче самогонного аппарата будем составлять?

С вошедшего в избу лило на пол ручьями: расплывалось вокруг кирзовых сапог, струилось с плаща, водопадом брызнуло с кепки, которую он стряхнул и скрутил, выжимая.

– Да помилуй, Иван Созоныч, какой такой аппарат? Отродясь у меня не было.

Милиционер Прищепа повесил вымокший насквозь плащ на гвоздь в сенях, туда же закинул кепку. Одет он был не по форме: в вытянутые на коленях штаны, заправленные в сапоги, коричневый пиджак. Ни дать ни взять мелкое колхозное начальство.

– Погодка! – развел руками хозяин дома, кряжистый мужик с диковатой разбойной рожей, наполовину скрытой густой бородой. Для завершенности образа не хватало топора за поясом. – И чего тебе дома не сидится, Иван Созоныч, в такие хляби. А хошь, у меня посиди, обсохни у самоварчика, чайком побалуйся с беленькой…

– Ты мне, Лоскутков, зубы не заговаривай… – Прищепа шагнул в горницу и от удивления присвистнул: с лавок, с полу, с печи белыми одуванчиками поворачивались к нему детские головенки. Только что из подвешенной люльки карапуз не высовывался. Хозяйка, изможденная худая баба, не под стать мужу, на гостя даже очами не повела: к ее груди присосался другой младенец. – Это когда ж ты успел настругать столько, Пантелей?

– Дело-то нехитро. Ты ж ко мне года три не захаживал, Иван Созоныч. Напоследях Клашка вон опять двойню принесла. Прорва, а не баба. Говорю ей: куды столько? Хитро дело – прокормить энту ораву в нонешне время. С колхозу-то прокорму никакого.

Поискав место, Прищепа утвердился на лавке между двумя близнецами лет семи.

– И чему ты свою ораву учишь, Пантелей? – укорил милиционер. – Плохому учишь. Подпольной торговле и спекуляции. Я же твой аппарат все равно сыщу и изыму. Только это уж будет не добровольная выдача с повинной, а конфискация с административным взысканием в виде штрафа или принудительных работ до трех месяцев.

– А сыщи! – брякнул Лоскутков, осердясь. – Хоть весь двор облазь – нету у меня аппарата! Кто на меня набрехал – у того ворога и изымай. А мне детишек кормить-одевать надо, на колхозном рынке со своего огороду овощью торгую, вот те крест.

Креститься он, впрочем, не стал.

– Да ведь найду, – пригрозил гость, извлекая из кармана штанов детскую руку, шарившую там в поисках съестного. – На дворе-то ты точно не держишь. В лесу на Заячьих горках у тебя делянка? Там варишь, там и разливаешь.

– Эк… – Лоскутков хотел что-то сказать, но от огорчения не смог ничего вымолвить.

– Да отдай ты ему, чего он хочет, – раздался досадливый хозяйкин голос. – Вот засадят тебя, что мне одной с этими спиногрызами делать?

От хитрющего мужика, каким был Лоскутков, вравшего всегда с искренней божбой, ударом кулака, как ломом, способного вышибить дух из человека, ожидать можно было чего угодно. Но только не этого. Пантелей звучно грянулся коленями об пол и взмолился:

– Не загоняй в гроб, Иван Созоныч! Самогонкой этой клятой одной и живем. Сам видишь – восемь голодных ртов, да мой девятый. Пожалей, не губи! Я тебе за милость твою взамен кой-чего дам. – Он торопливо порылся в кармане жилета. – Вот, кольцо золотое, бери! Не простое оно…

– Я, Пантелей, взяток не беру, – сурово отрезал милиционер.

– Ты думаешь, я тебе мзду даю? – елозил на коленях Лоскутков. – Я тебе не мзду даю, а наводку. Смекай, Иван Созоныч. Кольцом этим со мной расплатились Парамошка Каныгин и Васька Боровков за две четверти. Пригорело у них, прибежали ко мне середь ночи, давай, говорят, самогону, денег нет, вот тебе золотишко.

– Ну и что?

– А то! Дело это было той ночью, когда председателя нашего упокоили. У Васьки рубаха в крови замаралась, да я на это не посмотрел, мало ль чего. А надысь теща Рукосуева растрезвонила, что кольцо-то обручальное у него с пальца сдернули и часы серебряные вытянули. Часов у них не видал, а кольцо, стал быть, вот оно. Забери его, Христа ради, Иван Созоныч, жжет оно мне руки, а детишек моих пожалей!

– Так, говоришь, Васька Боровков и Парамон Каныгин? – Прищепа взял кольцо и стал вертеть его в пальцах, рассматривая. – Они ж колхозные. Чего им убивать Рукосуева?

– Откуда мне знать, чего они не поделили! Парамошка бахвалился, что уходят из колхоза, на заработки едут. Рукосуев им справки подмахнул.

– За так или за подношение?

Лоскутков поднялся с пола.

– А это уж ты у них поспрошай, Иван Созоныч. За так у нас только покойнику справку выпишут. Мужики из колхоза и без справок бегут, работать скоро некому станет. А с бумажкой оно надежнее. Я б тоже в город подался, да куды мне с этой кучей малой…

– А где они сейчас? Сбегли?

– Васька с Парамошкой? Да вчерась еще видал их возле клуба. Оба пьяны-пьянехоньки. Пока весь мой самогон в себя не вольют, с места не тронутся… Так чего, милость твою я заслужил, Иван Созоныч?

Прищепа погладил по белой головке ползающего в ногах ребятенка.

– Эх, что ж вы со мной делаете, черти колхозные, – удрученно молвил он. – Один раз из-за такой оравы со службы уже выгнали. У меня ж у самого двое… Ладно, Пантелей. Будем считать, отделался ты на этот раз добровольной выдачей улики по делу об убийстве