Охота на Церковь - Наталья Валерьевна Иртенина

– Рукосуев за взятку выписал Каныгину и Боровкову справки на отход из колхоза. Два дня они втроем обмывали эти бумажки, а потом Рукосуев стал требовать с них займ обороны. В госказну или себе в карман, это уже несущественно. Угрожал, что, если не заплатят по полста рублей каждый, он их арестует, отберет справки и конфискует имущество. Мужики спьяну поверили, ночью подкараулили.

– А для чего они хотели из колхоза уйти, ты дознался? Кто их сагитировал на то, чтобы бросить работу в колхозе, когда государство испытывает недостаток хлеба и другого продовольствия?

– Нет, об этом я не спрашивал. Да тут и так понятно…

– Конечно, понятно, муха-цокотуха. Подрыв колхозной работы, антисоветская агитация среди населения… А может, и убили они, потому что кто-то науськал их на председателя сельсовета? Кто-то очень старательно подзуживал их взять в руки топор, а?

– Не думаю.

– Не думаешь или покрываешь?

– Ты меня уже обвиняешь?

– Пока только кумекаю. Ты помнишь наш разговор весной? Я тебе обещал, что раскрою дело о терроре в Карабанове. Так вот, Ваня, я свое слово держу. В Карабанове и окрестных деревнях действовала эсеро-кулацкая террористическая повстанческая организация. Сейчас мы вычесываем ее участников. Эти шестеро, за которых ты ратуешь, только начало. И ты, Иван Созонович, молись… каким хошь богам молись, чтоб тебе не оказаться вместе с ними. Я же, Ваня, себя с трудом удерживаю… муха-цокотуха. Ты меня еще благодарить должен, что я закрываю глаза на твои… на твои ошибки, сильно воняющие изменой и антисоветским гноем.

– А я тебе, Макар, как тогда сказал, так и сейчас отвечу: меня ты на понт не возьмешь. Дрожать от твоих угроз не буду.

Чекист придвинул к Прищепе коробку «Казбека».

– Кури, Ваня. Говорят, сам Сталин набивает трубку табаком из этих папирос.

– Врут. Сталин набивает «Герцеговиной Флор», – продемонстрировал осведомленность Прищепа. – А у меня свои, попроще. – Из кармана милицейских галифе он вынул пачку дешевых папирос «Наша марка». – На мою зарплату не пошикуешь.

С минуту они молча затягивались и пускали дым.

– Раз уж ты сам ко мне пришел, – заговорил Старухин. – Оперативную разработку белогвардейских недобитков, окопавшихся в районе, ты вел?

– Я.

– Фамилию Векшин помнишь? Кассир земельного отдела в райисполкоме.

– Векшин? – Прищепа сморщил лоб. – Был у меня такой. На что он тебе?

– Дай на него вводную.

– Сходи в картотеку, возьми папку, там все есть.

– Зачем мне куда-то идти, если ты сидишь здесь? Валяй, Прищепа, не курвись.

– Тогда баш на баш. Скажи, зачем он тебе понадобился. Тоже к кулацкой организации пришьешь?

– Пока что твой Векшин не пришей кобыле хвост, – ухмыльнулся Старухин. – Фигурирует в протоколе допроса одного школяра, троцкиста-диверсанта. Вот и хочу знать, что он такое.

– Векшин Петр Иванович, – после короткого раздумья выложил Прищепа. – Бывший прапорщик царской армии. Воевал на германской, был ранен. Служил в правительстве Колчака мелким чиновником. После разгрома колчаковцев отсидел два года в томской тюрьме. Жил на Алтае, работал землеустроителем. В начале тридцатых перебрался в Муром. Женат на дочери пароходовладельца, детей нет. Работал в музтеатре, потом в клубе железнодорожников на Казанке, вел хоровые занятия. В прошлом году устроился в райзо кассиром. Ходит в Николо-Набережную церковь, руководит там хором.

– Нарочно не придумаешь. – Старухин щелкнул пальцами. – У тебя отличная память, Иван Созоныч! Лучше всякой картотеки.

– Не жалуюсь. Так ты решил, что хватит с этого белогвардейца тихой, спокойной жизни?

– А это, Ваня, не я решил. Это советская власть решила. А у Векшина твоего фарт не сложился. – Старухин с наслаждением потянулся и широко, всласть, зевнул. – Ну все, Прищепа, я тебя не держу. Арестантов твоих… как их там… Боровкова и Каныгина мы у вас заберем. А ты свободен… пока.

– Как был ты вором, Макар, так им и остался, – сказал на прощанье милиционер.

У двери он обернулся. В ответ на его острый, как булавка, пригвождающий взор Старухин насмешливо осклабился.

* * *

– Разрешите, товарищ Кольцов? – с порога громыхнул старший оперуполномоченный Старухин, уже ворвавшись в кабинет начальства.

– Ну что у тебя? – Младший лейтенант кинул на него взгляд недопроснувшейся совы, помешивая ложечкой крепкий чай в стакане.

– Кой-какая наработка по давешнему оперативному совещанию, – бодро доложил Старухин. – Покопался в делах, нащупал кончик веревочки, за который можно вытянуть церковно-фашистское подполье в городе.

– Ну-ка, – заинтересовался Кольцов, отхлебывая чай. – С этими попами одна морока. С одним-единственным два месяца возимся, а толку, холера, ноль. Облегчишь мне эту головную боль, Макар, премирую тебя путевкой в санаторий на море. После того как закончим с массовой операцией.

– По всему выходит, рано нам списывать со счетов связь молодежно-троцкистской группы Бороздина с церковниками. Тут у товарища Кострынина ошибочка нарисовалась.

– Ты, Макар, наглей, да все ж меру знай, – предупредил Кольцов. Он подцепил ложкой дольку лимона и стал, морщась, обсасывать ее. – Кострынин свое мнение, оно же приказ для нас с тобой, не с кондачка высказал. Ему это мнение сверху тоже в приказном порядке спустили. Сказано же: попов тащить по фашистской линии, а не по троцкистской.

– Против фактов не попрешь, – оскалился в усмешке Старухин и положил перед начальником лист с машинописью. – Извлечение из допроса Фомичева, члена группы Бороздина. Молокососы болтали про экспроприацию кассы райзо. Способствовать им в грабеже должен был кассир Векшин. А вот сводка на Векшина из нашей картотеки. – Под руки Кольцову лег еще один лист.

Пока начальник райотдела бегло знакомился с материалами, Старухин продолжал развивать мысль:

– Из допроса информатора по делу попа Аристархова выяснилась также интересная загогулина. У группы Бороздина был прямой выход на незарегистрированного в комиссии культов попа Доброславского. Сам Бороздин приходил к нему на квартиру, где подвергался идеологической обработке со стороны попа, получал литературу и указания. Доброславский – старая непримиримая контра с большим опытом. В двадцатых годах сидел в Соловецком лагере за антисоветскую деятельность. Два его сына были царские офицеры, один участвовал в муромском белогвардейском мятеже.

– Так-так-так. Недурно, холера! – воодушевившись, Кольцов забарабанил пальцами по столу. – Боевая диверсионная группа, созданная церковниками с повстанческими целями из троцкистской по духу молодежи. Как они дружно спелись, а!

– Я тут набросал список, кого нужно арестовать в первую голову. – Еще один лист бумаги перешел к Кольцову. – Попа и дьякона Николо-Набережной церкви, несколько монашек, которые ходят туда и поют в хоре. Второго попа, который там служит, благочинного Гладилина, пока, думаю, не трогать. При нем будет работать наш информатор. Накопим больше сведений, тогда возьмем.

– Прихвати кого-нибудь из Благовещенской церкви. – Начальник РО оставил пометку в конце списка. – Там теперь главное