Охота на Церковь - Наталья Валерьевна Иртенина

– Морозов! Где тебя носит? У меня рабочий день давно кончился!

– Не кипятись, Сан Саныч.

– Давай шибче!

Николай невозмутимо спрыгнул наземь и двинулся открывать задний борт машины для разгрузки. Из двери склада появился, зевая во весь рот и потягиваясь, подсобный рабочий. Вдвоем они стали снимать с кузова деревянные ящики и перетаскивать в помещение. Заместитель главврача, он же заведующий складом медикаментов тубдиспансера, с накладной в руках, которую отдал ему Морозов, ходил за ними по пятам: проверял маркировку ящиков и распоряжался, куда что ставить.

– Ты, Сан Саныч, не пыхти так яростно. Я не виноват, – принялся объяснять Морозов. – Милиция в городе облаву проводит. Меня два раза в объезд направляли.

– Бандитов, что ли, ловят? Опять магазин ограбили?

– Да кто их знает, они ж не скажут. Про ограбление не слыхал. Может, беспризорников или деревенских беспаспортных снова гоняют.

Последний ящик был отгружен и перенесен в хранилище. Завскладом запер дверь на висячий замок.

– Слушай, Морозов, там какая-то пригожая комсомолка тебя часа два уже дожидается, – вспомнил Сан Саныч, сменив гнев на милость. – У главного входа посмотри, может, еще не ушла. Ты что, свидание ей тут назначил? Девчонка грустная, развесели ее.

– Не, Сан Саныч, комсомолки не про мою честь, – крикнул Морозов, залезая в кабину. Он был удивлен и терялся в догадках, кто это мог быть.

Десять минут спустя, загнав машину в гараж, он скорым шагом подошел к крыльцу центрального входа больницы. Несколько опешил, увидев девушку в темном платье и вязаной кофте, на которой в самом деле алел комсомольский значок. Но виду не подал.

– Что вы здесь делаете? – хмуро спросил парень.

– Здравствуйте, Николай! – Она порывисто шагнула навстречу, но тут же сдержала себя. Остановилась в растерянности, теребя шейный платок. – Я к вам.

– Я понял, что ко мне. – Глядя на нее в упор, он подумал, что Сан Саныч ошибся: девушка была не грустна, а глубоко встревожена. В настороженном выражении лица таился страх. Кто-то очень сильно напугал ее. – Что вам нужно, Алевтина Савельевна?

Он был нелюбезен. С учительницей карабановской школы Подозеровой Николай сталкивался пару раз в прошлом году. Оба раза недолгое общение с ней было пренеприятным. Осенью, забирая из школы документы на младшего брата, он получил от вздорной комсомолки желчный отзыв о способностях Севки к учению и его неподдающейся идейно-трудовому воспитанию натуре. А заодно обо всем клане братьев Морозовых – кулацких отпрысков, чуждых советскому строю.

– Я хочу поговорить с вами… Мне очень-очень нужно с вами поговорить!

Заметив в ее глазах чуть ли не мольбу, он на миг остолбенел. Затем мимолетное чувство тревоги заставило его взять учительницу за локоть и повести по дорожке в больничный парк. Они углубились в зеленые насаждения на сотню метров от здания диспансера. Поднявшийся ветер бросал им под ноги редкие побуревшие, скукоженные листья, предвестники близкой осени.

– Вы знаете об арестах в селе? – дрогнувшим голосом заговорила Алевтина Савельевна. Само это слово «аресты», казалось, внушало ей страх: она нервно обернулась, точно кто-то мог идти за ними по пятам и подслушивать.

– Знаю. Это уже давно не новость, – сухо ответил Морозов.

Повторный арест Степана Зимина, родственника по матери, мало сказать взволновал его. Лютая несправедливость к человеку, уже настрадавшемуся ни за что в ссылке и лагере, а теперь, словно вдогонку, обвиненному в убийстве, Николая потрясла и возмутила.

– И про аресты в школе знаете?

– Нет. Про это еще не знаю. – Он пытался сохранять спокойствие. – Кого на этот раз?

– Сергея Петровича, – выдохнула Подозерова. – Директора. И Верещаку, учителя по географии. И еще четверых учителей из деревень. Из Остапова, из Липок, из Никулина… Они… Их… Их всех подозревают в подготовке восстания против власти.

Она рывком зажала рот ладонью, будто хотела заставить себя молчать, не произносить страшных и нелепых слов. Два карих глаза из-под ровной, почти детской челки смотрели на Морозова в испуге и замешательстве.

– Как это может быть? – Точно за соломинку хваталась: хотела, чтобы ей разъяснили, что все это чушь, глупость, несуразица и дурная ошибка.

– Кто вам про это сказал? – резко спросил Морозов, сам ничего не понимавший. – Откуда известно, в чем их обвиняют?

– Меня вызывали к следователю, в НКВД. Сегодня утром. Я… как свидетель. Сергей Петрович пустил меня к себе в дом жить, когда… Когда меня выселили по приказу Рукосуева.

– Знаю, слышал. Что же вы рассказывали в НКВД как свидетель? – поинтересовался Морозов с долей язвительности, которую не сумел удержать.

– Я ничего не рассказывала… – Карие глаза вмиг набухли слезами. – Сергей Петрович очень хороший человек! Я знаю… он был добр ко мне. Я… я полюбила его! – отчаянно призналась она, вытолкнув эти слова из сердца. – Но я для него только глупая несчастная учительница, он даже не смотрел на меня…

– О чем вас спрашивали в НКВД? – Морозов встряхнул ее за плечи.

– Не спрашивали, – замотала она головой. – У следователя все уже было на бумаге. Он только потребовал, чтобы я подписала.

– Что там было?

– Я не читала… – Подозерова расплакалась. – Он сам мне рассказал. Он сказал… сказал, что Сергей Петрович – руководитель эсеро-кулацкой банды, которая готовила восстание в районе. И те, которых раньше арестовали, тоже из этой банды. Они убили Рукосуева. Сергей Петрович ругался с ним из-за меня, в селе об этом все знают… И драку в клубе в начале лета они устроили… как репетицию восстания. А Сергей Петрович в церковь ходил, с попами якшался… И в доме у него нашли берданку… а еще пистолет. Он же в Гражданскую с белыми воева-ал, – в голос проревела учительница. – А у Верещаки шпа-агу нашли.

– Какую шпагу?

– Стари-инную. С которой дворяне и помещики ходили. Он ею… готовил покуше-ение…

Морозов оглядывался: не затесался ли в вечернее время в парке какой-нибудь чахоточник или случайный любитель лазать через заборы и гулять на закрытой территории. Слишком громко, навзрыд голосила Алевтина Савельевна. Он снова подхватил ее под руку и потащил дальше вглубь парка.

– Вы подписали? – Он крепко сжал ее локоть.

Вскрикнув от боли, она умерила рыдания и судорожно закивала.

– Этот следователь… наговорил столько страшного. Так жутко было его слушать… Он сказал, они ждали войну и готовили помощь врагу… что они ненавидят советскую власть и хотят ее свергнуть… и готовили диверсии…

Морозов отпустил ее и встал как вкопанный.

– Ты что, поверила этому бреду, Алевтина Савельевна? Ты же оговор на них подписала! Не свидетель ты, а лжесвидетель. Что ж твоя любовь девичья? От чекистского вранья испарилась?

Подозерова всхлипнула и низко