Рождение чудовища - Гульнара Черепашка

- Умолкни, - оборвал ее Изуба. – Эну! – окликнул он, и вперед вышел высокий сухощавый мужчина.

Сколько ему лет – не разберешь. Кожа – черная-пречерная и сухая, точно пересохший пергамент, давно залитый чернилами. Он подошел к Накато, поводил рукой перед ее лицом. Она недоуменно моргала.

Эну обернулся к Изубе, коротко мотнул головой. Руки стражей, державшие Накато крепко за плечи, выпустили ее. Девушка огляделась снова, изображая полное непонимание.

- Ты хочешь, чтобы я поиграла, хозяин? – прошелестела она. – Я возьму флейту, если позволишь…

- Отчего ты с ней церемонишься, хозяин! – взвизгнула Куруша. – Ведь все предельно ясно. Все горские бабы – ведьмы! Это все знают! И эта – такая в точности, как они все! – она ткнула пальцем прямо в Накато.

Девушка отпрянула.

Сделалось жутко. Как с ней поступят?! Нет больше защиты колдуна. Он и сам сгинул – надолго, если не, навсегда. Да, Эну, кажется, не нашел на ней колдовских следов. Но чего ждать от Куруши? Может, броситься головой прямо в затянутую бумагой стенку – ее тело пробьет хлипкую бумажную преграду, сломает тонкие деревяшки, слагающие ее. Да, она свалится с третьего этажа на землю. Но это обычной женщине страшно, не ей. Онавскочит и убежит! Никто ее не догонит.

«Ты не дикое животное, Накато, чтобы убегать, подчиняясь страху, - слова Амади всплыли в памяти сами собой. – Разумный человек тем и отличается от животного, что имеет власть над своими инстинктами».

Удрать она всегда успеет, если появится прямая угроза. Пока что таковой нет. А они не знают, на что она способна. И не будут ждать подвоха. Сейчас она продолжает делать вид, что ничего не понимает. В конце концов, настоящая горская пастушка и впрямь растерялась бы от такой свистопляски посреди ночи.

- Ну, чего зенки свои таращишь, ведьма?! – Куруша шагнула к ней, замахнувшись.

И Накато сжалась, втянула голову в плечи.

- Хватит пугать девочку, - нахмурился Изуба. – Какая она ведьма? Что ты мелешь чушь, повторяешь сказки бабские? Ты Эну не доверяешь?

- Да как же, не ведьма, - Куруша подбоченилась. – Вон, дудочкой своей тебя, хозяин, разума лишила! Не видишь, кого пригрел.

- А то ты видишь, - Изуба ухмыльнулся. – Ревность в тебе сейчас говорит, а не разум.

Накато шмыгнула носом – это не составило труда. Заморгала, выдавливая слезинки.

- Ты, - заговорила она ломающимся, подрагивающим голосом, ткнула трясущимся пальчиком в Курушу. – Ты – ненастоящая женщина! Меня дома учили: женщины – это душа дома! Дом – один, и женщины в нем – одно. Семья. У нас нет такого, чтобы женщина поднимала голос и руку против другой женщины в своем доме, - она размазала по лицу слезы, шмыгнула снова.

Сама себе подивилась. Такую речь выдала! И ни словечком против правды не покривила: в горских деревнях и впрямь были такие порядки. Женщины, живущие в одном доме – одна сила. Всегда друг за друга.

- Вот и сидела бы у себя дома! – взвилась Куруша.

- Да если бы я знала! – голос Накато взвился и упал – растерялась она, как бы так внушительно завершить мысль. – Если бы я знала, что здесь, на равнине в городах…

- Довольно, - Изуба возвысил голос. – Устроили здесь базар! Заткнулись обе, - он нахмурился. – Ты, - ткнул пальцем в Накато. – Иди к себе. И чтобы я не слышал больше этой чуши про горы да города! Здесь тебе не горы! Ты давно здесь живешь. Пора привыкнуть. Сама выбрала себе судьбу, так что не жалуйся. Ты, - он перевел взгляд на Курушу, и та съёжилась. – Чтобы больше ни слова про ведьм. И не смей нашептывать, наушничать, распускать сплетни и настраивать других баб, таких же бестолковых, как и ты! У тебя есть дело в доме – вот и занимайся им.

- Как скажешь, господин, - прошептала та, склонившись.

Изуба перевел взгляд на Накато. Та испуганно охнула – почти не притворяясь – прижала ладони к щекам. Торопливо склонилась в поклоне.

Слов не получилось, удалось лишь бестолково дернуть ртом. Впрочем, хозяина, кажется, устроило и это. Возможно, даже больше, чем нарочито покорная речь. Накато попятилась к двери своей комнаты – благо, было недалеко. Взгляда не отрывала от внушительной фигуры Изубы. Тот лишь кивнул одобрительно.

Очутившись внутри, Накато плотно прикрыла раздвижную перегородку и замерла на мгновение. А затем – кинулась лицом вниз на постель.

Боялась, как бы никто не подсмотрел за ней. И не разглядел на ее лице смятения. А в этом смятении не прочел бы истинной его причины.

Она осталась одна! Совсем одна в малознакомом городе. Амади больше нет. Точнее – он есть, но где, в каком состоянии, и как его отыскать и помочь ему, она не представляла. Он исчез, а может – растворился в воздухе. Он сказал – духи-соглядатаи найдут его. И они его нашли. Он вытолкнул ее из сна, а сам… он сказал, что ему нужно будет покинуть дом, чтобы не выдать его. Успел ли?

Планы Амади не всегда исполнялись так, как он предполагал. Уж ей ли не знать! Чего стоит только история с Бапото.

Боги, она-то думала, что готова остаться одна! Не тут-то было: зная, что колдуна теперь нет, что он беспомощен, она ощутила себя голой и беззащитной. А ведь он еще и рассчитывал на ее помощь!

Как еще не приметили, что колдун приходил именно в ее сны? А может, и приметили. С чего бы иначе Куруша так разорялась? Так настырно визжать можно, лишь зная что-то наверняка. И что же – она что-то почуяла, но доказать пока не может? Отчего-то она затаила с самого начала злобу на Накато.

Нет, Куруша – баба вздорная, но глупая. Она ничего не знает наверняка. Просто ревность – здесь Изуба прав.

А если все же нет?! Прошиб холодный пот. Что, если Куруша и есть – самая настоящая ведьма? Не зря же Изуба с ней советовался. И это они двое тогда наблюдали за ней из соседней комнаты! Может, хозяин Изуба просто решил усыпить бдительность провинившейся служанки. Вот только зачем, если можно схватить и отдать стражникам – а они наверняка умеют вытрясать из пленников то, что те пытаются скрыть.

За мучительными размышлениями незаметно пришел рассвет. В перегородку поскреблись, и Накато подскочила с постели. В испуге уставилась