Горы дышат огнем - Веселин Андреев

Сонный полицейский открыл дверь. Этого только и нужно было. Винтовки, пистолеты, гранаты — все оказалось в руках партизан.

Бесшумно была захвачена и почта. Дежурный «предоставил себя в наше распоряжение». Выяснилось, что «общественная сила» никакая не сила, а тем более не общественная.

— Андро, никого не выпускать! Впускать можешь всех... Кроме полиции! — приказал Митре, выслушав доклад Цоньо, и повел чету в село.

Оставшись вдвоем с Данчо, мы прохаживались взад-вперед. Теперь беспокойство прошло, но нам не терпелось узнать, что происходит в селе. Я убеждал других, что у нас очень важное задание, но сам чувствовал себя обиженным.

В общинном управлении сидели двое из ночного патруля. Прежде чем они о чем-нибудь догадались, Стефчо отобрал у них винтовки. Один из них сразу даже не понял, что произошло.

— Эй, парень, не шути. Я за эту винтовку расписывался. Мне за нее голову снимут.

— Ну-у, голову не голову, — сказал Стефчо, — а по голому заду раз двадцать пять всыплют. Однако и от этого есть лекарство: если не хочешь, чтоб тебе спустили шкуру, — пошли с нами.

Постепенно собрались все пятнадцать мобилизованных крестьян. Они спокойно подходили и сдавали свои винтовки... партизанам. Некоторые при этом лукаво подмигивали.

Взошло солнце. Луга и зеленые озими сверкали от инея. Под нами, в котловине, лежало Радославово — опрятное среднегорское село с красными черепичными крышами, белыми домиками и красно-желтыми садами. К югу по холму густым строем росли молодые сосняки, а за ними в осеннем великолепии пестрела Средна Гора. Все было видно и невооруженным глазом. Однако для чего мне дали бинокль? Время от времени я прикладывал его к глазам, как старый морской волк.

Из близлежащих домов высыпали женщины и дети. Рассматривали нас, расспрашивали. Какая-то бойкая тетушка сказала:

— Смотри-ка, каждый из себя строит партизана!..

Послышалась барабанная дробь. Странно звучала она в это раннее утро.

— Слышите? Идите, узнаете, кто мы такие.

— Так вы вошли в село?

— Да нас целая армия! — заметил Данчо. — Будет говорить наш генерал.

Женщины переглянулись: «Да ну вас, шутите!», однако все направились к площади. Через некоторое время шутка Данчо вернулась к нам в новом варианте: кто-то сказал, что Митре воевал в Испании, воображение людей неиссякаемо — и теперь уже нами предводительствовал «испанский генерал».

На дороге появился высокий седой старик в обшитых гайтаном[71] широких шароварах и наброшенном на плечи плаще из грубого домотканого сукна. Рядом с ним гордо вышагивали мальчишки. Обычно с таким видом они сопровождают деревенский оркестр. За ними шли женщины и трое мужчин. У старика был величественный вид: гладко выбритое загорелое лицо, неторопливая походка, благородная осанка. Это впечатление усиливалось торжественностью в поведении детей и почтительностью на лицах взрослых.

— Вот они, дедушка! — указал на нас один из мальчиков.

Мы с Данчо стояли немного смущенные и в то же время преисполненные гордости.

— Кто вы, ребята? — спросил нас старик.

— Партизаны, дедушка, народные повстанцы...

— Восстанцы, говоришь?

Мне стало неловко от этих громких слов и, зная обычаи своего края, я поклонился и поцеловал старику руку. Старик, крестьяне, дети молчали. Затем строгое лицо старика смягчилось, в глазах появилась улыбка.

— Значит, правильно, а, дорогие мои ребята? Приходит ко мне вот эта мелюзга и кричит: «Дедушка Доко, партизаны пришли в село! Одним словом, восстанцы!» А я не верю. Какие восстанцы, говорю? Теперь одни только кровопийцы, а восстанцев нет... Да, были люди...

Один из крестьян прошептал мне:

— Он помнит еще то восстание, против турок...

Мне сразу все стало ясно.

— Да, эти глаза в молодости видели самого воеводу. Много я повидал, а его забыть нельзя.

Трудно было понять, что старик действительно видел, а о чем слышал позже. По его рассказам, Бенковский был статным плечистым молодцем с тонкими закрученными усами и орлиным взглядом.

— Да, это был человек! Раз увидишь и готов идти с ним хоть на край света.

Я думал, что сейчас он увлечется воспоминаниями, как это часто бывает со старыми людьми, и приготовился слушать. Однако дедушка Доко продолжал интересоваться нами. Мы сказали ему, что есть много таких отрядов, как наш, и он сам пришел к выводу, что предстоят важные события.

— А вы вместе с Россией, с братушками?

— С Россией, дедушка Доко. Это — самая большая наша опора. Красная Армия вовсю наступает.

— Я так и знал! Тот, кто стоит за нашу свободу, может быть только с Россией...

Он приказал женщинам принести хлеба.

— Пойду в село. Хочу на всех вас посмотреть!

Я протянул ему руку, а он крепко обнял меня.

— Спасибо вам, ребята! Великое дело вы начали. Держитесь, доводите его до конца...

Даже Данчо, неисправимый шутник, молчал.

Солнце поднималось все выше. Было, наверное, около десяти утра. Женщины принесли хлеб, сало, сыр, фрукты. Рюкзаки стали такими тяжелыми, что мы, вопреки партизанским правилам, положили их на землю: так сильно оттягивали они наши плечи.

В это время подошла невысокая, плотная крестьянка лет пятидесяти с энергичным смуглым лицом. Она принесла большой каравай хлеба, а на нем миску с сыром.

— Возьмите, ребята, ешьте на здоровье!

— Да куда мы это положим, тетя?

Она прищурилась и сказала тихо, но отчетливо:

— Эх вы, ребята!.. От моего хлеба отказываетесь. А еще называетесь повстанцами. Ну ладно, будьте здоровы.

Она положила хлеб и сыр на мой рюкзак и пошла назад. Мы поспешили за ней.

— Подожди, тетя, не сердись! Мы ведь не хотели тебя обидеть. Наверняка ты это от своих детей отрываешь...

— Вот именно! — остановилась она. — Запомните, что я вам скажу: кто от себя кусок отрывает, у того и берите! Тот, у кого амбары ломятся, дает не от чистого сердца!..

Заметив наше смущение, она улыбнулась:

— А я... упрямая! Простите, если вас обидела, но вы меня, по правде сказать, тоже.

Похвала — еще не признак дружбы, а вот настоящий друг тот, кто не боится сказать правду в лицо. Эта женщина принадлежала к тем людям из народа, у кого была чистая совесть и которым мы полностью доверяли.

— Все село собралось на базарной площади, — рассказывала она. — В домах — ни одной живой души не осталось. Правда, некоторые наверняка зарылись в солому... Ну а то, что вы сделали со старостой, мне понравилось. Пожелтел, как кукуруза, весь в поту. Ваш командир, этот черный, говорит ему: