Любить Джона: Нерассказанная история - Мэй Пэнг

Я спрашивала себя: может, это конец? Эта мысль была мне противна, но с Джоном конец мог быть в любой момент. Я решила дать ему две недели. Если все не нормализуется, я воспользуюсь той тысячей долларов, выданной нам на жизнь Кэпитол Рекордз, чтобы вернуться в Нью — Йорк и начать новую жизнь.

Я не могла дождаться, когда пройдут эти две недели. С момента отъезда Джона отношение ко мне в нашем доме заметно изменилось. Я поняла, что меня принимали всего лишь как девчонку Джона. Без него меня стали просто не замечать. Один Мун находил время посидеть со мной не так, словно я была невидимкой или всего лишь какой — то шлюшкой, а как с товарищем.

Однажды, когда мы с Китом ехали в машине, он сказал: «Знаешь, Мэй, я рад, что ты с Джоном.»

«Почему, Муни?»

«Потому что он стал снова таким, каким был в старые времена. Никто не мог поверить в то, как он вдруг покинул всех своих старых друзей. И было чудом видеть его снова дружелюбным, счастливым и снова с удовольствием работающим.»

Это было чудо — чудо, которое непонятным образом исчезло. С каждым днем я все больше скучала по Джону, но в то же время без него я становилась более независимой. С ростом своей независимости я начала больше нравится себе. Все же я очень ждала звонка Джона. Я любила, и Джон был самым главным в моей жизни. В самом конце второй недели он позвонил. Хотя он должен был знать, что я всегда буду его, если он захочет меня, он был так неуверен в себе, что ему было необходимо во время телефонного разговора убедиться, что я по — прежнему неравнодушна к нему. Отказавшись от меня, Джон сам же и боялся, что я откажусь от него. Я почувствовала, что он нащупывает почву, изображая, на сколько возможно, бесстрастность и в то же время определяя, каково мое отношение к нему.

«Как ты провела день?» — начал он.

Я описала свой день. «А как ты?»

ОН рассказал мне об альбоме Гарри. В его голосе звучал энтузиазм. «Мне хотелось бы, чтобы ты послушала его», — сказал Джон, рассказав немного о записях в Нью — Йорке.

Мы поговорили еще несколько минут, а потом Джон вдруг спросил: «Ты слышишь стук в дверь? Мы с Гарри живем в одном номере, и он всегда забывает ключ. Он всегда так делает. Я не собираюсь отвечать, но он продолжает стучать». Стук становился все громче. НАконец Джон не вытерпел. «Не вешай трубку, я открою дверь.» После перерыва, он, похоже, стал чувствовать себя неуютно и с трудом поддерживал разговор. Видимо один лишь вид Гарри испортил ему настроение. Немного поколебавшись, он сказал: «Я позвоню тебе завтра.»

Джон позвонил на следующий вечер, и мы оба чувствовали себя свободней. Он стал рассказывать о предыдущих двух неделях, сказав, что Гарри снова споил его. Конечно же, Джон ничего не помнил о том, что происходило, когда он был пьян. Гарри же помнил все. На следующий вечер Джон, позвонив мне, сказал, что снова бросил пить. «Я просто устал все время сходить с ума.» Затем он рассказал об инциденте накануне, который убедил его остановиться. Он попросил Пола Саймона и Арта Гарфанкеля пойти с ним в студию и поиграть вместе с ним и Гарри. Ко времени прихода Саймона и Гарфанкеля Джон был так пьян, что с трудом держал гитару.

«Пол и Арт пришли и начали оба выпендриваться, — рассказывал мне Джон. — Бог мой, как они были серьезны! Деннис провел их в студию, мы поздоровались, и я сказал: «Хотите полабать вместе?» — «Конечно». — Мы с Гарри начали, а Полу я сказал: «Я скажу тебе, когда надо вступать.» И так мы играли и играли, а он все время вступал, когда не надо. И наконец я сказал ему, чтобы он перестал играть. Он слишком нетерпелив. Тогда Пол пошел в эту ебучую контрольную кабину и стал там околачиваться. Было видно, как он что — то бормочет себе под нос. Деннис потом сказал мне, что он был обижен тем, что его обоссали, и сказал: «Может, от и один из БИТЛЗ, зато я — Пол Саймон.»

«Я вошел туда, потому что увидел, что Деннису немного не по себе, и Полу немного не по себе, и хотел сгладить неловкость — прочистить атмосферу, и я спросил его, что ему не нравится. Этот друган просто закипел от злости и сказал: «Мне плевать на ваши дела.» Тогда я сказал ему, что он ебучее хамло!»

«Не может быть!» — воскликнула я.

«Но он в самом деле был ебучим хамлом.»

«И что было потом?»

«Тут вошел Гарри, ни о чем не подозревая, и я рассказал ему, что произошло.»

«И что же он сделал?»

«Гарри подхватил это дело и сказал им, чтобы они уебывали. Они поорали друг на друга, а потом Арт, который таращился на меня весь вечер, говорит: «Ну, спокойной ночи. Было очень мило.» Они направились к двери. Пол все продолжал ругаться и орать. Я просто не мог в это поверить! Можешь представить себе эту сценку? Все эти люди только и могут, что ругаться. Просто невероятно!»

Джон, все еще раздраженный поведением Саймона, тем не менее отдавал себе отчет в том, что Пол Саймон, в отличие от большинства тех, кто контачил с Джоном, знал себе цену и не терпел дурного обращения с собой.

«Меня так утомило все это, что я тоже ушел. И сегодня я все еще чувствую усталость. Вот почему я больше не собираюсь пить.»

На следующий вечер Джон снова позвонил. И так в течение полутора недель мы с ним часами разговаривали по телефону каждый вечер. Вовремя этих разговоров Джон проигрывал вещи из «Кошечек» — альбома Гарри — и мы обсуждали, как получилось микширование. Он также сказал, что виделся с Йоко.

«Как она?» — спросила я.

«Отлично. Раньше она сердилась, потому что ей не нравилось, как мы с Гарри вели себя в обществе. А сейчас все в порядке. Сейчас я веду себя наилучшим образом, потому что не хочу теперь, чтобы люди думали, что я не живу с ней, чтобы они не относились к ней сочувственно. Ты же знаешь ее самолюбие. Для нее возможно, чтобы люди знали, что я по — прежнему возле нее, хотя в действительности это не так. Ты же знаешь, как легко задеть ее чувства.»

«Как ты выглядишь?» — спросил он.

«Мой загар становится темней. Я все темнею и темнею с каждым днем», — подразнила я его.

«Рад слышать. Хотелось бы мне увидеть этот загар.»

«В самом деле?»

«Ты же знаешь. А как еще ты выглядишь?»

«Джон, ты знаешь, как я выгляжу.»

Мы оба засмеялись.

К тому времени я уже перестала сердиться на него и была очень рада этим звонкам. На третью неделю Джон стал звонить сначала утром, а потом еще раз вечером. В конце четвертой недели (уже наступал июнь) он позвонил в семь утра и спросил, как у меня дела. Я ответила, что в этот день мы собирались устроить вечеринку по случаю дня рождения Мэла Эванса. Через несколько часов Джон снова позвонил и вдруг сказал: «Ты разве не хочешь приехать домой?»