Любить Джона: Нерассказанная история - Мэй Пэнг

Мы показали Полу и Линде дом, а потом уселись в гостиной поговорить. Во время беседы Пол все время смотрел на рояль. Наконец он не вытерпел, встал и пошел к нему. Джон, увидев, что Пол идет к роялю, смотался из комнаты. За ним последовала Линда. Ринго тоже быстренько улизнул.

Потом Джон сказал мне, что Линда расспрашивала его обо мне. Она хотела знать, кто я, откуда я, и что мы планируем на будущее. Она также хотела выпытать у него кое — что о делах. Ее вопросы очень не понравились Джону.

Я осталась в гостиной, когда Пол начал петь и играть шлягеры 30–х годов. Когда он играл, его пятилетняя дочь Мэри сказала: «Папочка, ты что, какая — нибудь поп — звезда, да?». Все расхохотались.

Концерт продолжался, и Гарри с Китом стали петь вместе с Полом. Когда вернулась Линда, я заметила, что у нее туфли на платформе. Наш дом, как у многих в Южной Калифорнии, был застелен ворсистым ковром, и Линда все время спотыкалась на нем. «Линда, почему бы тебе не скинуть туфли? Так будет удобней», — сказала я ей.

«Нормально. В конце концов это все — таки британские туфли», — ответила она на своем ультраанглийском акценте.

Позже мы все пошли погулять по пляжу, а потом осели возле бассейна, загорая, пока девочки купались. Разговор по — прежнему велся непринужденно, поскольку Джон и Пол не обсуждали никаких спорных вопросов. Сплетен было не много, и день прошел очень приятно. После позднего ленча Линда пустилась в пространные восхваления жизни в Англии. Когда она кончила, она повернулась к Джону и сказала: «А ты не скучаешь по Англии?»

«Честно говоря, — ответил Джон, — я скучаю по Парижу.»

Девочки начали зевать — было уже поздно. Пол и Линда собрали своих детей. «Давай снова видеться друг с другом», — сказал перед уходом Пол.

«Давай», — ответил Джон.

«Спокойной ночи, парниша», — сказала ему Линда.

Мы проводили их до машины, помахали в след и вернулись домой. «Сегодня был хороший день», — сказала я Джону.

«Было интересно.»

«Ты думаешь, что у Пола что — то на уме?»

Он не ответил.

«У Линды английский акцент.»

Джон улыбнулся. «Не плохо по сравнению с японским», — сказал он с кривой усмешкой, повернулся и пошел наверх.

В течение следующей недели записи продолжали занимать центральное место в нашей жизни, и в один вечер произошла просто фантастическая импровизация между Ринго, Китом и Джимом Келтнером, которые вместе барабанили в " ".

Все шло очень хорошо, пока у Гарри вдруг не срезался голос. Он отчаянно хотел петь как можно лучше и перенапряг свои связки из — за многочисленных проб. Чем хуже у него получалось, тем настойчивее он записывал партию снова, несмотря на то, что каждый новый вариант получался еще хуже. Он как будто верил, что если он только будет продолжать петь, то любимый всеми голос Нильсона каким — то чудесным образом вновь зазвучит. После того, как Гарри спел свою песню «Старый Забытый Солдат», Джон повернулся ко мне и сказал: «Мне не нужна такая запись. Я не могу это слышать.»

Тем временем Гарри настоял на том, чтобы повторить песню, и у Джона не хватило духу отказать ему. Это была мрачная, отчаянная песня об одиночестве, старости и неудавшейся жизни. Невозможно было вынести спокойно этого сочетания агонизирующего голоса Гарри и подавляющей лирики. Гарри пел ее снова и снова. Мы все были в ужасе. «Пойдем», — сказал Джон. Он был очень расстроен и заставил меня отвезти его домой.

«Гарри заебался со своим голосом, — сказал мне Дон в ту ночь. — Нам придется переписать весь вокал заново.»

В течение того месяца Йоко продолжала звонить непрерывно. Они с Джоном дружески разговаривали, и ничто из сказанного ею не огорчало его. Тем не менее к концу месяца поведение Джона стало меняться. С каждым днем он становился все более тихим и один раз лег в десять вечера и встал поздно утром.

«Джон, с тобой все в порядке?» — спросила я.

«Да, да.»

На следующий день он встал раньше меня, и я нашла его во дворе, читающим. «Ты хочешь позавтракать?» — спросила я.

Джон не ответил. Наконец он встал и пошел в дом. Поев, снова вышел, сел и продолжил чтение. В полдень, когда все пошли к бассейну, он встал и снова пошел в дом.

Позже я вошла в спальню.

«Что — нибудь не так?» — спросила я.

«Мне нужно побыть одному.» Он отвернулся.

Так продолжалось несколько дней. Хотя Джон, казалось, отстранился от меня, физически страсть между нами вовсе не исчезла. У Джона был взрывной характер, и, очевидно, он вдруг стал отдаляться от своих друзей и от меня в своих мыслях, но те телом. Я не понимала, что происходит, и с каждым днем становилась все более обескураженной и нервозной.

Внезапно Джон перестал пить и отказался от поставок наркотиков. Все, чего он хотел, это читать и быть одному.

«Я что — нибудь сделала?» — спросила я.

«Мне нужно побыть одному!»

Его угрюмым выражением лица сказано было все.

В тот вечер, однако, когда мы снова отправились в студию, он наконец открылся.

«Гарри сказал мне, что харкал кровью. Должно быть, подхватил этот ебучий грипп, а потом так много пел в разгар болезни. Мне следовало остановить его. Я должен был дать ему отдохнуть.»

Джон посмотрел на меня. Он был по — настоящему напуган. «Я не хочу, чтобы меня вздрючили, — сказал он. — Я чертовски боюсь.»

В ту ночь мы проговорили целый час до того, как отправиться спать. Я подумала, что поняла, отчего Джон был задумчив и была рада, что он наконец захотел рассказать о том, что у него на уме. Мы нежно занимались любовью, а потом уснули.

Утром, однако, Джон снова замолчал и оставался таким следующие несколько дней. Я опять занервничала и чувствовала себя неспокойно. Все остальные в доме, похоже, не замечали в Джоне перемены, и мне не с кем было поговорить, отчего я чувствовала себя еще более неуверенно.

Я сидела в одиночестве возле бассейна, когда ко мне присоединились Клаус и Синтия. «Мы слышали, что Джон собирается в Нью — Йорк», — сказал между прочим Клаус во время разговора.

Я встала и разыскала Джона. «Мы уезжаем в Нью — Йорк?» — Спросила я.

«Я уезжаю, а не ты.»

«Что ты задумал?»

«Я свожу Гарри в Нью — Йорк. Если мы с ним уберемся из Лос — Анджелеса, у меня будет больше шансов добиться, чтобы он записал вокал.»

«Джон, я не хочу оставаться здесь одна.»

«Мне нужно побыть одному. Тебе нельзя ехать со мной», — резко ответил он.

«Сколько времени тебя не будет?»

«Не знаю. Я позвоню тебе.»

Мы смотрели друг на друга, но ни один из нас не проронил больше ни слова. Я вернулась к бассейну и села, стараясь не заплакать. Джон мог предложить мне поехать домой в свою квартиру вместо того, чтобы оставить меня одну в Лос — Анджелесе. Он мог спросить, хватит ли у меня денег, чтобы жить здесь одной. Снова мое благосостояние как — будто абсолютно ничего не значило для него. Мне было очень обидно, ноя так любила его, что даже не позволила себе выразить свой гнев. Я просто решила принять бравый вид и держаться. В воскресенье вечером Джон уехал в Нью — Йорк. Гарри должен был последовать за ним через несколько дней. Расстались мы довольно холодно. Джон слегка поцеловал меня и сел в лимузин. В начале месяца я боялась, что он разбуянится в новом доме. Какая ирония! Он совершенно протрезвел и вдруг решил действовать дальше без меня. Я чувствовала себя обиженной, разгневанной и смятенной. Мне было не понятно, почему же Джон решил покинуть меня.